– Что ты делаешь?

– Не знаю. Так нормально?

Боб осторожно погладил большим пальцем ее пальцы. Голос Ванессы стал тоньше от счастья.

– Нормально.

После ужина они пошли гулять. Боб взглянул на ночной город глазами Ванессы. Все казалось интересным, у каждого дома была своя история. Она пыталась заглянуть в каждое окно.

– Сколько их здесь! И в каждой квартире кто-то есть. Уму непостижимо.

– Не в каждой. Уверен, сегодня вечером многие в городе. К тому же очень многие летом уезжают в Хэмптонс[60]. Но да, это уму непостижимо.

Боб снова взял Ванессу за руку. Улица была пуста, воздух свеж. Они остановились перед крыльцом какого-то особняка; десятилетия практики подсказали Бобу правильное место и правильный момент. Он склонился к Ванессе и поцеловал.

Ее губы были напряженными, поцелуй – робким.

– М-м… как приятно, – тоненьким голосом произнесла она, но потом приоткрыла глаза, увидела тепло во взгляде Боба, и что-то изменилось. – Не подскажешь, в какую сторону мой отель?

– А что?

– Просто… я немного устала и хотела бы пойти домой, если можно.

– Я что-то сделал не так?

– Нет… все в порядке.

Боб смутился.

– Скажи, если я сделал что-то не то.

– Нет, все хорошо. Просто мы так давно знаем друг друга, и… это немного странно.

– Не странно, – заверил Боб.

Ванесса не вполне поняла, что он имеет в виду, поэтому ответила:

– Для меня – странно.

Боб хотел сказать так много, но не нашел слов, поэтому произнес:

– Почему?

– Не знаю. Просто… ты – это ты. Боб, Пятерка, Парень с фермы. Человек, с которым я долгое время общалась. Ты – вот здесь. – Она постучала себя по лбу. – И я тебя люблю. Однако мне странно говорить о любви тебе, живому человеку, с которым я только что познакомилась в реальной жизни. Мне странно, что ты меня поцеловал. Я люблю тебя такого, какой ты в моих мыслях, люблю наши многолетние разговоры. Но разве это ты?

– Не понимаю.

– Я и сама себя не понимаю.

– Это я. Я – это я.

– Знаю. Прости, обычно я не пью вино, от него у меня… – Она жестом изобразила смятение мыслей.

Боб не понял.

– Что ты хочешь ска…

– Я видела сайт.

– Что?

– «Не встречайтесь с Бобертом Смитом».

У него упало сердце.

– Прежде чем ты…

– Нет-нет, не надо. Все в порядке. Просто… когда ты был для меня словами на экране, я могла – ну, не знаю, – закрыть глаза, не обращать внимания. Но теперь ты – это ты.

– Тем вечером…

– Правда, не нужно…

– Нет, я хочу рассказать…

– Боб, не надо…

– Можешь меня выслушать? Тем вечером я узнал, что Эми беременна…

– И это твое оправдание? Эми? Да ладно, Пятерка. Когда вы расстались, пятнадцать лет назад? Что с тобой не так?

– Почему ты на меня нападаешь? Ты ведь тоже не без греха. Все годы ты мне лгала.

– Не лгала.

– Еще как лгала!

– Нет, – сказала она. – Я лгала окружающим, лгала себе. Но ты, Боберт Смит, единственный, кому я не лгала. С самого начала. С самого первого дня.

Он не нашелся, что ответить. В небе висела яркая луна. Он хотел снова обнять ее, только все начало ускользать. Со стороны Риверсайд-парка донеслись звуки волынки. Кто в такой час играет на волынке? Боб взглянул на Ванессу, не зная, как продолжить разговор. Свет уличных фонарей казался слишком ярким. Он хотел поцеловать подругу, на сей раз так, чтобы она ответила, однако в ушах зазвенело, в глазах потемнело… Боб снова начал падать.

Она подхватила его, точнее, немного замедлила падение, когда он рухнул на тротуар. «Как неловко», – подумал он и потерял сознание.

– Вам повезло, – час спустя сказал невролог. – Три дня ходить с сотрясением мозга – верный путь к необратимым повреждениям.

У Боба действительно было необратимое повреждение мозга. Невролог, работавший восемнадцатый час подряд, не заметил то, что ясно показал и до сих пор показывает снимок компьютерной томографии, находящийся на давно забытом жестком диске. Повреждение не сильное, Боб даже не заметил, но с того дня его разум уже не станет прежним. Возможно, «повреждение» – неподходящее слово, ведь через годы Боб будет с благодарностью вспоминать этот эпизод, понимая, что в тот момент некто незримый изменил орбиту его жизни к лучшему. И не важно, что такой поворот оказался связан с некоторыми физическими страданиями: не столько мозг, сколько сердце Боба было разбито, а потом восстановлено.

Почему мерилом человеческой любви считается именно сердце? Странно, что подобная честь досталась органу, никак не связанному с разумом, ведь именно разум – место, где обитает энергия любви. Когда любишь по-настоящему, любовь становится превыше всего, если не считать базовых моторных функций – приема пищи, хождения, удерживания равновесия. Но бывает, даже они дают сбои, когда речь идет о поистине всепоглощающей любви. Мозг – колыбель любви, горнило любви, фабрика любви, хотя мы почему-то говорим о ней так, будто она обитает где-то на окраинах разума, сантиметров на тридцать к югу. Полагаю, это и верно, и неверно. Возможно, единственный способ воспринять любовь – отнестись к ней как к чужаку, временному жильцу, прибывшему из таких мест, которые даже мне не разглядеть на компьютерном снимке.

Когда Боб и Ванесса вышли из больницы, всходило солнце.

– Хочешь позавтракать?

– Не очень, – сказала она. – Хочу вернуться в отель и немного поспать.

– Ладно.

– Возьму «Убер». Сюда приезжает «Убер»?

– Да. «Убер» приезжает куда угодно.

Ванесса опустилась на невысокую каменную изгородь перед больничной клумбой и принялась ждать машину. Боб устроился рядом, настолько близко, насколько это прилично. Такси должно было приехать через три минуты. Они сидели молча, не глядя друг на друга. Внезапно Ванесса почувствовала вибрацию. Ей пришло сообщение.

– Я беру тебя за руку.

Чувствуя взгляд Боба, она отрицательно покачала головой. Он смотрел в свой телефон, она – в свой. Машина в двух минутах отсюда. Снова сообщение, и не одно, а целый поток.

Я беру тебя за руку. Но ты отстраняешься. Я понимаю почему и не упрекаю тебя. Я больше не пытаюсь. Я терпеливо жду, когда ты будешь готова меня выслушать. Наконец этот час наступил. И тогда я говорю нужные слова. Прости меня. Ты моя лучшая подруга. Ты живешь в моем сердце, сколько я себя помню. Я никогда больше не причиню тебе боль. Я тебя люблю. Я произношу эту фразу, и происходит чудо. Мне нелегко было их произнести, однако оно того стоит. Ты смягчаешься. Я беру тебя за руку, и мы идем завтракать