– здесь отличное место для завтрака. Мы пьем сладкий кубинский кофе, я смешу тебя и заставляю забыть о том, что ты сутки не спала. Мы оба понимаем, что больше не расстанемся. После завтрака мы решаем, что надо прогуляться на пляж. Он прекрасен. Солнце светит в лицо, теплая вода ласкает ноги. Мы идем по пляжу, держась за руки, приходим на место, где песок особенно мягок, и почему-то оба понимаем – это то самое место. Мы ложимся на песок, как когда-то, как всегда, лежим рядом, мое дыхание становится твоим, а твое – моим, мы лежим рядом, утомленные, счастливые, наполненные, не просто часть друг друга, а единое целое, мы лежим здесь вечно, держась за руки, словно влюбленные, навсегда погребенные под пеплом Везувия.

Глава 10

Паром

Chére[61] Ишш,

Я провела в этом городе месяц и узнала ровно семь вещей. Вот они:

1. Я неплохо говорю по-французски, но ни фига не понимаю. В результате завожу беседу, моментально начинаю «плавать» и переключаюсь на старый добрый Anglais[62]. Однако местные ценят мои усилия: я получаю многочисленные комплименты по поводу произношения. Мне сказали, главное – разговаривать по-французски так, будто получаешь от этого удовольствие, и тогда произношение станет близким к идеалу. По крайней мере, ни одного недоброго слова в свой адрес я пока не слышала. Так что доля правды в этом есть.

2. Я наконец-то научилась не брать с собой много вещей. Этим летом у меня одна пара джинсов и три футболки, так что перемещаюсь налегке. Я – молодец!

3. Еда здесь действительно так хороша, как рассказывают. Секрет в том, что в каждом блюде есть масло, настоящее масло, в результате все жирное-прежирное. Зато вкусно! Моя единственная пара джинсов не очень-то рада такой диете.

4. Кофе не так хорош, как рассказывают, хотя если с молоком – изумительный, но это не считается, потому что здесь изумительное молоко со вкусом масла, и оно превращает твой кофе в нечто вроде горячего растаявшего мороженого. Однако черный кофе здесь не лучше и не хуже, чем дома. Зато ему добавляет очков правильная атмосфера. Нет ничего лучше чашечки кофе, когда сидишь в местной кофейне с видом на площадь, смотришь на прохожих, на голубей и ничего не делаешь. Идеальное времяпрепровождение!

5. Я не должна тосковать по нему, однако все равно скучаю. Правда. Из-за этого в Париже не так чудесно.

6. Я и по тебе скучаю.

7. Пора возвращаться домой.

Желаю китам всего наилучшего,

Лучч

Айеша Кессенберри сидела в маленьком интернет-кафе в прибрежном городке Тромсе и смотрела на экран, размышляя, как поступить. Да и нужно ли что-то предпринимать, ведь у нее своих забот полно – например, неработающий маячок на полосатом ките-подростке. Через сорок пять минут ей нужно вернуться на корабль, поэтому она с легкостью может сказать, что не получила письмо, и разобраться с ним через две недели.

Айеша зашла на страничку в фейсбуке, чтобы удостовериться в третий раз. Да, точно «Встречается».

И все же.

– Слушай, – написала она. – Это все очень внезапно и странно, но если верить фейсбуку, ты с кем-то встречаешься.

– Ага.

– Ну и как?

– Замечательно.

– Точно?

– Почему ты спрашиваешь?

– Ты не поставил восклицательный знак.

– ЗАМЕЧАТЕЛЬНО!!!!!

– ТОЧНО?!?!?!?!?!

– Айеша, ты что, ко мне подъезжаешь?

– Ха-ха, нет, – ответила она. – Я получила письмо от Лучии.

Гровер застыл. На экране мерцали точки. Очередное сообщение на подходе. Элис, лежа рядом со своими карточками, почувствовала, как он затаил дыхание.

– Что случилось?

Она знает. Но откуда? Успокойся. Он откашлялся.

– Ты о чем?

– Все в порядке?

Гровер терпеть не мог лгать. Ложь, даже маленькая, подобна мелким камушкам, за которыми следует оползень; как первый глоток джина – ты считаешь, будто все под контролем, а потом обнаруживаешь себя на собрании Анонимных алкоголиков и выясняешь, что десять лет твоей жизни куда-то делись. Может, я социопат? Может, он терпеть не мог лгать, потому что это слишком легко? Может, его этичное «я» – всего лишь фальшивый экзоскелет, поддерживающий ядовитую медузу нигилизма? Нет, он терпеть не мог лгать, потому что обманывать плохо, вот и все. Успокойся, Гровер.

– Да, все нормально, – ответил он, вернулся к телефону и, стараясь выглядеть безразличным, напечатал: – Как у нее дела?

– Ну-у-у, она собирается домой. Хочет вернуться к тебе, но я этого не говорила. Мне пора на корабль. Выйду в эфир через две недели. Удачи!

Айеша закрыла программу, завершила сессию на терминальном сервере и подошла к кассе.

– Классная футболка, – сказала она кассирше в футболке с видом Нью-Йорка, пока та отсчитывала монеты за двадцать минут интернета и чашку чая. – Были там?

– Только что вернулась, – приветливо ответила София Хьяльмарссон симпатичной американке, изучающей китов, которая только что, сама того не подозревая, круто изменила жизнь ее сестры-близняшки.

Гровер смотрел на слова, высвечивающиеся на экране телефона. Он ждал их несколько месяцев, словно капитан суденышка, затерянного в бурном море, который день и ночь держит прожектор включенным, надеясь хоть немного рассеять туман. И вот эти слова – пусть и не от первого лица – прозвучали. Хочет вернуться к тебе. А он делит постель с Элис Квик, девушкой из пекарни, напряженно читающей необъятный желтый учебник толщиной с ее туловище. Она не особенно хорошо соображает в математике и естественных науках, но все равно пытается запихнуть знания в мозг, словно в переполненный чемодан. Элис Квик, которая отчаянно нуждается в поддержке и упорно отказывается в этом признаться.

Дорогой Гровер, я в затруднительном положении.

ДОБРОЕ УТРО. ДО ТЕСТА ОСТАЛОСЬ 18 ДНЕЙ.

Элис сварила кофе в кофеварке Билла и Питтипэт за тысячу четыреста долларов, жадно выпила четыре дорогущие чашки горячего напитка и вскоре ощутила некоторый переизбыток бодрости. Дрожа от перевозбуждения и чувствуя совершенный сумбур в голове, она решила дать себе день отдыха и, к ее чести, вполне разумно распорядилась свободным временем: почитала сплетни на «Жеваном кроте», ответила на письма и рано легла спать.

ДОБРОЕ УТРО. ДО ТЕСТА ОСТАЛОСЬ 17 ДНЕЙ.

Элис проснулась бодрой и после скромных полутора чашек кофе почувствовала себя готовой к подвигам. На календаре – двадцать четвертое августа; если верить Уинстону Черчиллю, обосновавшемуся на кухне Билла и Питтипэт, настало время второго пробного теста.

Ровно в десять утра Элис села за широченный обеденный стол и принялась наблюдать за секундной стрелкой на циферблате. Девять, десять, одиннадцать…

Начали.

В течение следующих семи часов Элис продиралась