бы пароль от ее электронной почты. – Гровер рассеянно кивнул. – Мне пора. Позвоню тебе вечером, около девяти. Ты уже будешь на пароме?

Он смотрел на подругу невидящим взглядом, словно думая о чем-то другом.

– Ау!

– Прости. – Гровер очнулся. – Ты сказала, в девять? К тому времени я буду дома. Мне пора собираться.

Он встал и положил в бело-синюю спортивную сумку какую-то одежду.

– Уезжаешь на свой остров?

– Это не мой остров.

– А чей же?

Остров действительно носил имя Гровера, в честь сэра Уильяма Гровера, открывшего его в тысяча шестьсот сорок первом году. Гровер был потомком того самого Гровера по материнской линии. Название острова не на слуху, но Элис о нем знала. Когда она жила в Катоне, у нее были знакомые ребята, ездившие туда на лето. Каждый сентябрь в начале учебного года они обменивались воспоминаниями об этом райском месте: в их рассказах фигурировали песчаные пляжи, велосипеды и одно-единственное кафе-мороженое. Элис надеялась, что кто-нибудь пригласит ее туда хоть на денек, погулять по пляжу и отведать мороженого. Этого так и не произошло.

Поэтому предложение Гровера провести День труда[63] в летнем доме, принадлежащем его семье, стало бальзамом на душу. Элис поблагодарила за приглашение, заверила, что в другое время с радостью отправилась бы с ним, однако именно в эти выходные ей нужно заниматься, но он может поехать без нее, и еще сильнее возвысилась в собственных глазах: она, как взрослая женщина, предпочла развлечение высшей цели, и подобное чувство приятнее любого мороженого.

Элис поставила таймер на пятнадцать минут: ровно столько она позволит себе позависать в телефоне, а потом оденется и направится в «Пекарню». В ее расписании было предусмотрено пять пятнадцатиминутных перерывов на телефон, и это работало, даже если она не верила в действенность ограничений (а Элис не верила), но, если на самом деле и не работало (скорее всего, нет), она все равно позволяла себе такие перерывы.

Время пошло. Элис глотнула кофе. Фейсбук.

Новости. Еще один велосипедист сбил пешехода. Уже шестеро за лето, четверо погибли. Если бы Центральный парк был пляжем и акулы сожрали четверых отдыхающих, такой пляж немедленно бы закрыли. Так почему люди по-прежнему пересекают велосипедную дорожку? Элис согласилась с этим выводом и поставила лайк.

Перед ней мелькали знакомые и полузнакомые лица. Фейсбук уже не так захватывал внимание, как раньше. Теперь у Элис свои заботы, а жизнь других людей ее не касается.

Новая фотография Руди Киттикорн. Элис сама не поняла, из-за чего перестала листать ленту новостей, – возможно, из-за воспоминания о письме, оставшемся без ответа, а может, из-за удивления, что Руди в кои-то веки запостила новую фотографию. Здесь она симпатичная, даже хорошенькая: накрашенная, с прелестной прической, счастливая, в непонятном месте – наверное, в квартире, – с бокалом вина и радостной улыбкой. Руди обладала странной, нетипичной красотой, и здесь, на этом снимке, благодаря нарядному платью, или макияжу, или удачному углу съемки, или всему вышеперечисленному вместе взятому, образ подруги заиграл новыми красками.

Элис занесла большой палец, чтобы поставить лайк, и тут поняла: что-то не так.

Фотографию опубликовала не Руди, а Джилл Босаковски, ее однокурсница. Под постом очень много лайков – целых восемьдесят семь. Из них – ни одного большого пальца, только сердечки и печальные смайлики. Печальные смайлики? Элис проверила еще раз – да, в основном печальные смайлики. Люди грустят при виде Руди, улыбающейся, красивой, счастливой.

Элис зашла на страничку Руди и увидела новое название: «Скорбим о Руди Киттикорн».

Вот так и узнаешь о смерти человека.

– О господи.

– Что случилось? – спросил Гровер, пытающийся сделать выбор между двумя плетеными поясами.

– Моя подруга Руди умерла.

Гровер отложил пояса.

– Надо же. Элис, мне очень жаль, – искренне произнес он.

Элис была в шоке от известия, поэтому еще не успела почувствовать утрату. Она просмотрела комментарии, пытаясь выяснить, как двадцативосьмилетняя красивая девушка, компьютерный гений, с которой она когда-то целыми днями гоняла на велике, ушла из жизни. Ни одного намека. Должно быть, из-за болезни. Элис почему-то казалось, что Руди из тех людей, которые либо больны, либо вот-вот заболеют. Они столько ездили наперегонки. Руди ни разу у нее не выиграла. Ни разу.

– Ты хорошо ее знала? – Гровер сел рядом, помассировал ей плечи.

– Она была моей лучшей подругой.

– Соболезную.

– Правда, давно. Мы были еще маленькими. – Какой странный способ измерять время – по размеру. Прямо сейчас Элис чувствовала себя очень маленькой.

– Все равно, тяжелая утрата.

– Боже мой, поверить не могу. Наверное, она болела. Понятия не имею, что еще могло случиться.

Элис снова перевела взгляд на экран. Единственный новый пост под заголовком «Скорбим о Руди Киттикорн» – объявление о панихиде, которая состоится в следующую субботу. Через два дня после теста.

– Я хочу пойти, – сказала она.

– Куда?

– На похороны Руди. Пойдешь со мной?

– В следующую субботу?

– Да.

– Не завтра?

– Нет. В следующую субботу. Через восемь дней. Сможешь пойти?

– Думаю, да.

– Обещаешь?

Лицо Гровера изменилось: он наморщил лоб, задвигал бровями, будто мозг перегрелся, и он отчаянно пытался его перезагрузить.

– Все хорошо?

– Да, – спокойно ответил он. Как-то даже слишком спокойно. – Сядь, Элис.

Она послушно села. Гровер тоже сел, но не рядом, а с другой стороны стола, немного помолчал, собираясь с мыслями, и снова встал.

– Погоди, мне нужно закончить с вещами.

Он ушел в комнату и принялся укладывать одежду в сумку, а Элис осталась ждать, стараясь не думать о том, что это было. Даже из кухни она ощущала тревогу, с которой он открывал и закрывал ящики комода и расстегивал пуговицы рубашек, чтобы снять их с плечиков.

Наконец Гровер застегнул сумку, вернулся за стол, на то же место, откуда поднялся, а потом заговорил, четко и размеренно.

– Элис, я должен быть с тобой честным, – изрек он. – Я не могу обещать, что пойду с тобой на похороны.

– Ничего страшного.

– Ничего страшного?

– Ну да. Я схожу сама. – Услышав эти слова, Гровер явно испытал облегчение. – Могу я узнать почему?

– Лучше не надо.

– Почему?

– Я сказал, лучше не надо.

– О господи. – Теперь уже и Элис занервничала. – Выкладывай, в чем дело, иначе я полчаса буду тебя донимать. Чем тратить время, лучше скажи сразу.

Не видя другой возможности, Гровер решился.

– Я не могу обещать, что пойду с тобой, поскольку не уверен, что к следующей субботе мы еще будем вместе.

– Что?

– Хочу сразу оговориться: мне пришлось принять крайне трудное этическое решение. Ситуация весьма щекотливая, из нее невозможно выйти, не причинив кому-то боль. Я не хотел поднимать эту тему за шесть дней до твоего экзамена, поскольку знаю, как он для тебя