— Ду-ба, ду-ба, — прошептал Ллойд, орудуя ножкой от койки.Когда-то он не знал, зачем ему понадобилось калечить пальцы, чтобы отвернутьэту проклятую штуку. Когда-то он думал, что знает, что такое настоящий голод.Но тот голод в сравнении с этим оказался всего лишь легким позывом к еде.

— Скачи всю ночь… Скачи весь день… ду-ба…

Ножка зацепилась за штанину Траска, но ненадолго. Ллойдположил голову на пол и заплакал, как ребенок. Позади него в углу лежал скелеткрысы, которую он убил в камере Траска пять дней назад, двадцать девятого июня.Длинный розовый хвост по-прежнему остался на том же месте. Ллойд несколько разпытался съесть его, но это оказалось ему не под силу. Почти вся вода в унитазебыла выпита. В камере воняло мочой, так как Траск мочился в коридор, не желаярасходовать небольшой запас воды. Облегчать свой кишечник — и это было вполнепонятно исходя из его теперешней диеты — ему не приходилось.

Он съел весь свой запас еды. Слишком быстро. Теперь он этопонимал. Он ведь думал, что кто-то придет. Он не мог поверить.

Ему не хотелось есть Траска. Сама мысль об этом была ужасна.Прошлым вечером ему удалось поймать таракана и съесть его живьем. Прежде чем онперекусил его пополам, он успел почувствовать, как таракан заметался у него ворту. В сущности, это было не так уж плохо, куда вкуснее, чем есть крысу. Нет,Траска ему есть не хотелось. Он не хотел превращаться в каннибала. Это быловроде крысы. Он подтащит Траска поближе… но просто на всякий случай. На всякийслучай. Он слышал о том, что человек долгое время может обходиться без еды,если у него есть вода.

«Воды не так уж и много — но я не буду об этом думать — несейчас — только не сейчас»

Он не хотел умирать. Он не хотел голодать. Он был исполненярости.

Ярость его росла наравне с чувством голода. Он подумал, чтоесли бы его кролик был способен мыслить, он точно также возненавидел бы его (онмного спал теперь, и во сне его всегда преследовал кролик, с распухшим тельцем,с побитым мехом, с личинками в пустых глазницах и, самое ужасное, сокровавленными лапками: просыпаясь, он завороженно смотрел на свои собственныепальцы). Ненависть Ллойда концентрировалась вокруг одного простого образа, иэтим образом был КЛЮЧ.

Он был заперт. Когда-то ему казалось, что это справедливо.Он был одним из несимпатичных парней. Не совсем уж несимпатичный, конечно, вотличие от Поука. Без Поука он оказался бы способен разве что на мелкоехулиганство. Но все-таки и на нем лежала частичная ответственность. Емуказалось, что он действительно заслужил небольшой срок. Нельзя сказать, что онсам просился в тюрьму, но когда тебя берут на месте преступления, то приходитсясмириться. Он сказал адвокату, что заслужил двадцать лет за соучастие вубийстве. Но уж никак не электрический стул, это уж точно. Мысль о том, чтоЛлойда Хенрида можно усадить верхом на молнию была… просто безумной.

Но у них был КЛЮЧ, вот в чем все дело. Они могли заперетьтебя и делать с тобой все, что им заблагорассудится.

За последние три дня Ллойд стал смутно пониматьсимволическую, волшебную силу КЛЮЧА. КЛЮЧ был наградой за то, что ты играешь поправилам. Если ты нарушаешь правила, то тебя могут запереть. КЛЮЧ означалобладание некоторыми правами. Они могут отнять у тебя десять лет жизни, илидвадцать, или сорок. Они даже могут усадить тебя на электрический стул.

Но даже КЛЮЧ не давал им права уйти и обречь тебя на голод.Он не давал им права заставлять тебя есть дохлую крысу и паклю из матраса. Онне давал им права оставлять тебя в таком месте, где, для того чтобы выжить,тебе вполне возможно придется съесть человека из соседней камеры (если,конечно, тебе удастся до него дотянуться, вот какая штука — ду-ба, ду-ба).

Есть какие-то вещи, которые просто нельзя делать. Естькакая-то граница тех прав, которые дает вам КЛЮЧ. Они обрекли его на ужаснуюсмерть, хотя вполне могли выпустить его. Он не был бешеной собакой, готовойприкончить первого же встречного, чтобы о нем ни писали газеты. До встречи сПоуком он был способен разве что на мелкое хулиганство.

Он ненавидел, и ненависть приказывала ему бороться за жизнь.Какое-то время ему казалось, что ненависть и борьба за жизнь бессмысленны, таккак все те, у кого был КЛЮЧ, умерли от гриппа. Он уже не мог им отомстить.Потом понемногу, по мере того, как рос его голод, он начал понимать, что ихгрипп убить не мог. Он мог убить неудачников, вроде него, но не охранников, укоторых был КЛЮЧ. Охранник, который сказал, что начальник тюрьмы болен, былотъявленным лжецом. Грипп не может убить офицеров, заседающих в комиссиях подосрочному освобождению, шерифов или агентов ФБР. Грипп не причинит вреда тем,у кого есть КЛЮЧ. Он просто не осмелится. Осмелится Ллойд. Если он проживетдостаточно долго, чтобы выбраться отсюда, он им всем покажет.

Ножка снова зацепилась за штанину Траска.

— Ну же, — прошептал Ллойд. — Давай. Иди сюда…

Тело Траска медленно скользило по полу камеры. Ни один рыбакникогда не подсекал рыбу с такой осторожностью, с которой Ллойд тащил Траска.Вскоре его нога оказалась в пределах досягаемости Ллойда… если, конечно, Ллойдзахочет ее достичь.

— У меня нет к тебе личной неприязни, — прошептал он Траску.Он дотронулся до его ноги. Он погладил ее. — Никакой личной неприязни. Я несобираюсь есть тебя, старина. Разве что мне придется это сделать.

Он не подозревал о том, что во рту у него выделиласьобильная слюна.

В пепельном свете сумерек Ллойд расслышал какой-то звук, носначала он был таким тихим и странным — позвякивание металла о металл — что онпосчитал его плодом своего воображения.

Но потом раздался голос, и он подскочил на своей койке.Глаза на его истощенном лице широко раскрылись и заблестели. Голос плыл покоридорам административного крыла, потом по лестничным пролетам в коридоры,соединяющие помещения для свиданий с центральным отделением, где находилсяЛлойд, и наконец достигал ушей Ллойда:

— Эээээээээээээй! Есть кто-нибудь дома?

Как ни странно, первой в голову Ллойда пришла следующаямысль: «Не отвечать. Может быть, он уйдет».

— Есть кто-нибудь дома? Считаю до трех: раз, два?.. О'кей, япойду дальше, отрясая пыль Феникса с моих ног…

В этот момент Ллойд очнулся. Он вскочил с койки, схватилножку и принялся лупить ей по решетке камеры.

— Нет! — закричал он. — Нет! Не уходите! Пожалуйста, неуходите!

Голос, раздававшийся теперь значительно ближе, с лестницы,соединявшей административное крыло с камерами, прокомментировал:

— Мы готовы тебя скушать, мы тебя так любим… ой-ой-ой…похоже, кто-то ОЧЕНЬ… ПРОГОЛОДАЛСЯ. — Последовало ленивое хихиканье.