Прежде чем мы вернемся к записям, повествующим о судьбах лучших агентов северян, давайте посмотрим на новую федеральную секретную службу, показавшую свои зубы и опасно нависшую над грозным агентом конфедератов — Томасом Скоттом. В то время он был помощником военного секретаря, который обратился к Пинкертону с докладом о враждебной деятельности миссис Розы Гринхау, проживавшей в столице на углу 13-й и 1-й улиц. Вдова, слывшая богатой женщиной, оказалась ярым агентом мятежников, причем даже не пыталась прикрыть свое сочувствие Югу хотя бы показным нейтралитетом.

В одном из многочисленных докладов генералу Макклеллану Пинкертон предупредил о подозрительных лицах, имеющих «доступ в золоченый салон аристократических предателей». Столь презрительная характеристика относилась к миссис Гринхау и основывалась на ее известном и широко цитируемом изречении, что вместо того, чтобы испытывать «любовь и почтение к старому звездно-полосатому флагу», она видит в нем лишь символ «аболиционизма — убийств, грабежа, угнетения и позора». Подобное высказывание как нельзя лучше служило доказательством ее скрытной принадлежности к конфедератам. Она была лидером «Вашингтонского общества» еще в правление Бьюкенна. Ее племянница — внучка всеми обожаемой Долли Мэдисон — была замужем за Стефаном Дугласом. Подобная привилегированность, наряду с признанным остроумием и шармом, служила этой леди защитой.

Прежде чем полковник Томас Джордан ушел в отставку и покинул Вашингтон, чтобы стать генерал-адъютантом армии конфедератов у Манассаса, он обсудил важность шпионской и секретной службы с милым другом, миссис Гринхау. Она горела желанием помочь «Делу», так что он по-быстрому набросал для нее шифр и посоветовал адресовать к нему письма, как к «Томасу Джону Байкрофту». И когда позже ей удалось разузнать о планах Макдауэла относительно продвижения федералов к Манассасу через Фэирфакс-Кортхаус и Центервиль, она зашифровала предупреждение и обратилась к мисс Дюваль, которая охотно согласилась действовать ее курьером. Переодевшись «молоденькой торговкой», мисс Дюваль беспрепятственно добралась до Фэирфакса и оставила шпионское послание в доме федерального служащего, чьи жена и дочь симпатизировали южанам. Таким образом, Джордан получил крайне важные сведения путем прямой и хитроумной системы сообщения.

Однако федералам не удалось встретиться; и Джордан со своим начальством встревожились, как бы миссис Гринхау, будучи неопытной шпионкой, не получила и не передала им ложную информацию. Поэтому генерал Борегар отправил собственного гонца к миссис Гринхау. Она ему доверилась, и он поспешил вернуться с более подробным отчетом о намерении федералов атаковать Манассас. После победы и бегства федералов по пересеченной местности, получившей название Булл-Ран, президент Джефферсон Дэвис и его победоносный генерал отправили благодарственное письмо миссис Гринхау.

Свою карьеру секретного агента эта дама начала в апреле 1861 года, а в ноябре того же года военный департамент и Алан Пинкертон принялись пристально следить за ее столичной резиденцией. Учитывая слабые челюсти законодательства, которые сжимались над самыми мелкими и подрывными действиями или высказываниями в Америке за последние годы мировой войны, кажется весьма странным, что агентам Пинкертона пришлось доказывать, что пресловутая вдова является шпионкой повстанцев, лишь для того, чтобы отправить ее в изоляцию. Однако в Гражданскую войну шпионам дышалось куда свободнее. И как только Алан Пинкертон и его агенты принялись вести наблюдение за этой дамой, они обнаружили не только наводки на ее интриги, но и неопровержимые доказательства измены одного федерального чиновника, которого она открыто старалась завербовать.

Окна квартиры Гринхау располагались слишком высоко, поэтому, чтобы что-нибудь увидеть с тротуара, сыщики Пинкертона обычно снимали обувь и становились на плечи друг другу. Слежка, проводимая по такому «гимнастическому» методу, принесла обильные плоды, и в скором времени миссис Гринхау угодила в тюрьму Олд-Кэпитал.

Алан Пинкертон пришел в замешательство, когда попытался использовать роскошную квартиру миссис Гринхау как ловушку. К его большому удивлению, в день ареста миссис Гринхау на ее квартиру не пришел ни один человек, хотя бы сколько-нибудь замешанный в интригах Юга. Агенты секретной службы, томясь в засаде, тщетно дожидались их появления, поскольку восьмилетняя дочь миссис Гринхау залезла на дерево рядом с домом и оттуда кричала всем знакомым ей лицам: «Маму арестовали!.. Мама арестована!..»

Благодаря давлению, оказанному многочисленными друзьями, Розе Гринхау удалось избежать военного суда или хотя бы длительного заточения. Напротив, вскоре ей разрешили отбыть в Ричмонд на пароходе под флагом перемирия.

Тем временем Тимоти Уэбстер состязался с Аланом Пинкертоном в подвигах контрразведки: он еще глубже проник в ряды сторонников Юга в Мэриленде, чувствовавших себя «отрезанными» от родины. Имитируя яростного мятежника, Уэбстер совершал каждую из своих дерзких поездок в Виргинию как подвиг во имя Юга и его сторонников. Когда рьяный федеральный сыщик Мак-Фейл добился ареста Уэбстера в Балтиморе, Пинкертон лично допросил «подозреваемого», после чего было принято решение перевести Уэбстера, как мятежника, в форт Мак-Генри. Там ему дадут возможность «храбро бежать из-под стражи» караульных, которым будет приказано стрелять в воздух. Так все и произошло. Уэбстер вернулся в Балтимор глухой ночью, был встречен ликованием, провел в укромном месте трое суток, прежде чем снова ускользнул для доклада Алану Пинкертону.

Любое крушение планов федеральных властей оборачивалось плохо скрываемым весельем среди мятежников Балтимора. И Уэбстер, не раскрывая близким правду о своем побеге, должен был вести себя более скрытно среди северян, чем когда совершал свои поездки в роли инспектора армии конфедератов. Теперь, когда он приехал в Ричмонд, все двери для него были открыты. Он сделался доверительным лицом «блокадных бегунов» — и докладывал об их намерениях в Вашингтон и военно-морское министерство. Его домогались предприимчивые джентльмены, которые вместе с группой балтиморских торговцев намеревались организовать отправку товаров, якобы в Европу. А вместо этого они собирались использовать мирное судно, — стоящее близ устья реки Йорк, — чтобы переправить важную часть груза на более мелкое речное судно, доставляющее товары в Йорктаун. Голодные рынки конфедератов делали этот и любой не менее коварный проект заманчивыми для спекуляции, поскольку цены на товары потребления подскакивали до немыслимых высот. Уэбстер, который сроду не слыхал слова «перекупщик», оказался необыкновенно привлекательным для торгашей. Они окружали его толпой, искали у него совета; а тайный агент находил удовольствие в подрыве планов, намеревавшихся бросить вызов канонеркам Союза и нажиться на военных потребностях Юга.

В этот период процветания своей секретной службы Уэбстер начал сотрудничать с тремя агентами Пинкертона, которые, каждый по-своему, были примечательными. Заика Дейв (Грэм) был выведен из 21-го пехотного полка Нью-Йорка, чтобы проникнуть в Вирджинию в качестве торговца вразнос. Его голосовой дефект можно счесть историческим шедевром; и чтобы усилить эффект от своего заикания, он годами совершенствовал эпилептический припадок. Поскольку на Юге кишмя кишело вояк, уверенных, что война не продлится больше трех месяцев, не многим из них хотелось допрашивать Заику Дейва. Джон Скобелл был чернокожим агентом, преданно служившим делу, означавшему эмансипацию для его расы. Скобелл как шпион был богато наделен талантом к преувеличению, столь характерным для людей его цвета кожи. Батареи Конфедерации казались ему невероятно грозными, а отряды конфедератов широко раскидывались перед ним, как войска древних царей.