Одно из писем Линкольна, спрятанное в выдолбленной трости Уэбстера, было адресовано его начальнику Пинкертону. Президент приглашал Алана Пинкертона прибыть в столицу и обсудить с ним и членами кабинета вопрос об учреждении «отдела секретной службы» в надежде «удостоверить социальные, политические и патриотические взаимосвязи многочисленных подозрительных личностей» в Вашингтоне и за его пределами.

Пинкертон согласился. Тучи агентов Юга без устали следили за приготовлениями Севера к войне. Их оказалось так много, чтобы ошибочно принимать за шпионов, — это больше походило на своего рода конвенцию или «движение». Никто не угрожал им, никто не призывал их к порядку или сдерживал от усугубления путаницы. Их донесения также были полны путаницы, но они, безусловно, приносили косвенный вред. Если бы существовала контрразведка, которая мешала бы им посылать донесения о приготовлениях Севера — недостаточные для войны и слишком неумеренные для паники, — южане вряд ли мобилизовались бы с таким явным ликованием.

Вероятно, ни один период восстания не являлся столь важным для деятельности федеральной полиции и шпионажа. Пинкертон был нанят одним из своих многочисленных клиентов железнодорожной компании, чтобы бросить когорту сотрудников в Вашингтон и «окуривать» сообщества от Александрийского моста до линии Мэриленда. Этот шотландец оказался прирожденным контрразведчиком, осмотрительным, вдумчивым и осторожным. Свое мнение он предоставил президенту и кабинету; и те, видимо, его одобрили. Президент выразил желание выслушать незамедлительно соответствующие органы. И всего лишь через четыре недели после начала своей президентской деятельности Линкольн удостоверился в том, что кто-то мог действовать незамедлительно.

Спустя три месяца главным руководителем вновь организованной и утвержденной свыше федеральной секретной службы США был назначен Пинкертон. До этого назначения он не сидел сложа руки, а практиковался в искусстве военной разведки в качестве «майора Аллена», офицера при штабе генерала Джорджа Макклеллана. После короткой и виртуозно организованной кампании в Западной Вирджинии, 27 июня Макклеллан прибыл в Вашингтон в качестве главнокомандующего всех вооруженных сил Союза. Масштабы бедствия Манассаса, видимо, очистили путь для его продвижения по службе; но, кроме прочего, имелись связанные с этим обстоятельства, которые привели к внезапной потребности в малоизвестном агенте — «майоре Аллене».

Точность информации, своевременно переданной генералу Борегару южными шпионами в Вашингтоне, позволила лидеру конфедератов подготовиться к организованной против него атаке. Макдауэлл, ставший самой первой жертвой волонтерской армии Союза, сорвался к Борегару вместе с несколькими полками, которым не раз приходилось бежать с поля битвы. Но затем подкрепление Джонсона закрепило отступление конфедератов; и вскоре после этого бунтующие шпионы в Вашингтоне испытали первый страх, оказавшись в передних рядах зрителей, едва не растоптанных в прах, когда на улицах столицы началась бешеная давка.

Спустя шесть дней генерал Макклеллан принял командование над опозоренными и дезорганизованными войсками, которые все еще оставались армией, потому что уцелевшие в сражении у Манассаса войска повернули назад. После позорного поражения у Манассаса в Вашингтоне возникли ужасные беспорядки. Во многом следовало винить необузданных бродяг, остатки компаний, однако самыми главными виновниками оказались сторонники южан, которые отличились актами неповиновения. По всему округу Колумбия запоздало было объявлено военное положение под командованием полковника Эндрю Портера — маршала-проректора.

Победа конфедератов у Манассаса явилась не только первым военным успехом, но также тем действием всего конфликта, на которое самым решительным образом повлияла точная и своевременная работа разведслужб. И следует отдать должное шпионам-конфедератам в округе Колумбия, поскольку их работа была по-настоящему подпольной и опасной. Полковник Портер и Алан Пинкертон приложили все усилия, чтобы сделать ее еще опаснее. Регулярная полиция Вашингтона показала себя практически передовым подразделением армии конфедератов; и вдобавок к другим мерам подавления проректору и военному сыщику пришлось примкнуть к муниципальным властям для наведения порядка и пополнения их рядов северянами.

Федеральная секретная служба под руководством Пинкертона сняла для своего штаба дом на 1-й улице. После разгрома у Манассаса стало ясно, что перед правительством стоит серьезная проблема подавления шпионов Юга. Но генералу Макклеллану хотелось, чтобы Алан Пинкертон сопровождал его в качестве штабного офицера и руководителя новой секретной службы. Вероятно, штаб Макклеллана притягивал к себе шпионов, как магнит. Однако Вашингтон оставался более опасной зоной, где обнаружить шпионов было еще труднее и где они могли принести больше вреда. Если не сам Пинкертон, то главнокомандующий должен был это понимать. Таким образом, организация секретной службы начиналась скорее как украшение армии, а не опора всего правительства.

С самого начала и до конца Гражданской войны привычная опасность профессионального шпионажа удваивалась, а то и утраивалась явной некомпетентностью офицеров-новичков, назначенных в разведслужбу. Алан Пинкертон был одним из первых, кто имел за плечами опыт расследования преступлений, что могло служить оправданием его службы в военной разведке. Такая важная деталь, как передача информации, оставалась примитивной и далекой от систематизации до тех пор, пока он не взялся за нее; и только в редких случаях кто-либо из его коллег или последователей пытался улучшить саму систему коммуникации или проявить изобретательность.

Сосредоточив практически все свое расследование на запутанности федеральной секретной службы, Алан Пинкертон действовал практически на ощупь. Но он сделал правильный выбор, когда сплотил свой первый разведывательный отряд вокруг Тимоти Уэбстера. Пинкертон, воздадим ему должное, сразу угадал в нем желание и готовность к наступательным операциям секретной службы, которые тот столь ярко продемонстрировал позже. Весь предыдущий опыт и карьера Уэбстера в частном детективном агентстве подготовили его к более важным делам и ответственности секретного агента в военное время. Он обладал всеми необходимыми умственными качествами и невероятной физической выносливостью, которую он столь безрассудно тратил. Как и другой сотрудник Пинкертона, Дэвис — истосковавшийся по военным приключениям и вступивший в кавалерийский полк — был бесценным сокровищем для любого правительства, которому требовалось военными силами подавить охватившее страну восстание.

Алана Пинкертона нельзя винить за отсутствие других гениальных личностей. Он повинен лишь в том, что единственного гения, Уэбстера, заставил сотрудничать с плохо скованной «цепью» заурядных агентов, чья недальновидность и неумение справляться с заданиями повлияли на противостояние обеих сторон в этой суровой гражданской войне. Пинкертон никогда не имел на своей стороне большого количества дисциплинированных или специально обученных агентов. Наполеон в свойственной ему беспардонной манере мог заявить, что «шпион — это прирожденный предатель». Тогда как Пинкертон, по всей видимости, считал, что шпион — прирожденный патриот.