Моя ставка выиграла; это был крупный выигрыш.

— Баста! — крикнул я и дрожащими руками начал загребать исыпать золото в карманы, не считая и как-то нелепо уминая пальцами кучкикредиток, которые все вместе хотел засунуть в боковой карман. Вдруг пухлая рукас перстнем Афердова, сидевшего сейчас от меня направо и тоже ставившего набольшие куши, легла на три радужных мои кредитки и накрыла их ладонью.

— Позвольте-с, это — не ваше, — строго и раздельно отчеканилон, довольно, впрочем, мягким голосом.

Вот это-то и была та прелюдия, которой потом, черезнесколько дней, суждено было иметь такие последствия. Теперь же, честьюклянусь, что эти три сторублевые были мои, но, к моей злой судьбе, тогда я хотьи был уверен в том, что они мои, но все же у меня оставалась одна десятая доляи сомнения, а для честного человека это — все; а я — честный человек. Главное,я тогда еще не знал наверно, что Афердов — вор; я тогда еще и фамилию его незнал, так что в ту минуту действительно мог подумать, что я ошибся и что эти тристорублевые не были в числе тех, которые мне сейчас отсчитали. Я все время несчитал мою кучу денег и только пригребал руками, а перед Афердовым тоже всевремя лежали деньги, и как раз сейчас подле моих, но в порядке и сосчитанные.Наконец, Афердова здесь знали, его считали за богача, к нему обращались суважением: все это и на меня повлияло, и я опять не протестовал. Ужаснаяошибка! Главное свинство заключалось в том, что я был в восторге.

— Чрезвычайно жаль, что я наверно не помню; но мне ужаснокажется, что это — мои, — проговорил я с дрожащими от негодования губами. Словаэти тотчас же вызвали ропот.

— Чтоб говорить такие вещи, то надо наверно помнить, а высами изволили провозгласить, что помните не наверно, — проговорил нестерпимосвысока Афердов.

— Да кто такой? — да как позволять это? — раздалось былонесколько восклицаний.

— Это с ними не в первый раз; давеча там с Рехбергом вышлатоже история из-за десятирублевой, — раздался подле чей-то подленький голос.

— Ну, довольно же, довольно! — восклицал я, — я непротестую, берите! Князь… где же князь и Дарзан? Ушли? Господа, вы не видали,куда ушли князь и Дарзан? — и, подхватив наконец все мои деньги, а несколькополуимпериалов так и не успев засунуть в карман и держа в горсти, я пустилсядогонять князя и Дарзана. Читатель, кажется, видит, что я не щажу себя иприпоминаю в эту минуту всего себя тогдашнего, до последней гадости, чтоб былопонятно, что потом могло выйти.

Князь и Дарзан уже спустились с лестницы, не обращая нималейшего внимания на мой зов и крики. Я уже догнал их, но остановился насекунду перед швейцаром и сунул ему в руку три полуимпериала, черт знает зачем;он поглядел на меня с недоумением и даже не поблагодарил. Но мне было всеравно. и если бы тут был и Матвей, то я наверно бы отвалил ему целую горстьзолотых, да так и хотел, кажется, сделать, но, выбежав на крыльцо, вдругвспомнил, что я его еще давеча отпустил домой. В эту минуту князю подали егорысака, и он сел в сани.

— Я с вами, князь, и к вам! — крикнул я, схватил полость иотмахнул ее, чтоб влезть в его сани; но вдруг, мимо меня, в сани вскочилДарзан, и кучер, вырвав у меня полость, запахнул господ.

— Черт возьми! — крикнул я в исступлении. Выходило, чтобудто бы я для Дарзана и отстегивал полость, как лакей.

— Домой! — крикнул князь.

— Стой! — заревел я, хватаясь за сани, но лошадь дернула, ия покатился в снег. Мне показалось даже, что они засмеялись. Вскочив, я мигомсхватил подвернувшегося извозчика и полетел к князю, понукая каждую секунду моюклячу.

Как нарочно, кляча тащила неестественно долго, хоть я иобещал целый рубль. Извозчик только стегал и, конечно, настегал ее на рубль.Сердце мое замирало; я начинал что-то заговаривать с извозчиком, но у меня дажене выговаривались слова, и я бормотал какой-то вздор. Вот в каком положении явбежал к князю. Он только что воротился; он завез Дарзана и был один. Бледный излой, шагал он по кабинету. Повторю еще раз: он страшно проигрался. На меня онпосмотрел с каким-то рассеянным недоумением.

— Вы опять! — проговорил он, нахмурившись.

— А чтоб с вами покончить, сударь! — проговорил я задыхаясь.— Как вы смели со мной так поступить?

Он глядел вопросительно.

— Если вы ехали с Дарзаном, то могли мне так и ответить, чтоедете с Дарзаном, а вы дернули лошадь, и я…

— Ах да, вы, кажется, упали в снег, — и он засмеялся мне вглаза.

— На это отвечают вызовом, а потому мы сначала кончим счеты…

И я дрожащею рукой пустился вынимать мои деньги и класть ихна диван, на мраморный столик и даже в какую-то раскрытую книгу, кучками,пригоршнями, пачками; несколько монет покатилось на ковер.

— Ах да, вы, кажется, выиграли?.. то-то и заметно по вашемутону.

Никогда еще не говорил он со мной так дерзко. Я был оченьбледен.

— Тут… я не знаю сколько… надо бы сосчитать. Я вам должен дотрех тысяч… или сколько?.. больше или меньше?

— Я вас, кажется, не вынуждаю платить.

— Нет-с, я сам хочу заплатить, и вы должны знать почему. Язнаю, что в этой пачке радужных — тысяча рублей, вот! — И я стал было дрожащимируками считать, но бросил. — Все равно, я знаю, что тысяча. Ну, так вот, этутысячу я беру себе, а все остальное, вот эти кучи, возьмите за долг, за частьдолга: тут, я думаю, до двух тысяч или, пожалуй, больше!

— А тысячу-то все-таки себе оставляете? — оскалился князь.

— А вам надо? В таком случае… я хотел было… я думал было,что вы не захотите… но, если надо — то вот…

— Нет, не надо, — презрительно отвернулся он от меня и опятьзашагал по комнате.

— И черт знает, что вам вздумалось отдавать? — повернулся онвдруг ко мне с страшным вызовом в лице.

— Я отдаю, чтоб потребовать у вас отчета! — завопил я в своюочередь.

— Убирайтесь вы прочь с вашими вечными словами и жестами! —затопал он вдруг на меня, как бы в исступлении. — Я вас обоих давно хотелвыгнать, вас и вашего Версилова.

— Вы с ума сошли! — крикнул я. Да и было похоже на то.

— Вы меня измучили оба трескучими вашими фразами и всефразами, фразами, фразами! Об чести, например! Тьфу! Я давно хотел порвать… Ярад, рад, что пришла минута. Я считал себя связанным и краснел, что принужденпринимать вас… обоих! А теперь не считаю себя связанным ничем, ничем, знайтеэто! Ваш Версилов подбивал меня напасть на Ахмакову и осрамить ее… Не смейте жепосле того говорить у меня о чести. Потому что вы — люди бесчестные… оба, оба;а вы разве не стыдились у меня брать мои деньги?