К князю я решил пойти вечером, чтобы обо всем переговоритьна полной свободе, а до вечера оставался дома. Но в сумерки получил погородской почте опять записку от Стебелькова, в три строки, с настоятельною и«убедительнейшею» просьбою посетить его завтра утром часов в одиннадцать для«самоважнейших дел, и сами увидите, что за делом». Обдумав, я решил поступить,судя по обстоятельствам, так как до завтра было еще далеко.

Было уже восемь часов; я бы давно пошел, но все поджидалВерсилова: хотелось ему многое выразить, и сердце у меня горело. Но Версилов неприходил и не пришел. К маме и к Лизе мне показываться пока нельзя было, да иВерсилова, чувствовалось мне, наверно весь день там не было. Я пошел пешком, имне уже на пути пришло в голову заглянуть во вчерашний трактир на канаве. Какраз Версилов сидел на вчерашнем своем месте.

— Я так и думал, что ты сюда придешь, — странно улыбнувшисьи странно посмотрев на меня, сказал он. Улыбка его была недобрая, и такой я ужедавно не видал на его лице.

Я присел к столику и рассказал ему сначала все фактами окнязе и о Лизе и о вчерашней сцене моей у князя после рулетки; не забыл и овыигрыше на рулетке. Он выслушал очень внимательно и переспросил о решениикнязя жениться на Лизе.

— Pauvre enfant,[68] может быть, она ничего тем не выиграет.Но, вероятно, не состоится… хотя он способен…

— Скажите мне как другу: ведь вы это знали, предчувствовали?

— Друг мой, что я тут мог? Все это — дело чувства и чужойсовести, хотя бы и со стороны этой бедненькой девочки. Повторю тебе: ядостаточно в óно время вскакивал в совесть других — самый неудобныйманевр! В несчастье помочь не откажусь, насколько сил хватит и если самразберу. А ты, мой милый, ты таки все время ничего и не подозревал?

— Но как могли вы, — вскричал я, весь вспыхнув, — как могливы, подозревая даже хоть на каплю, что я знаю о связи Лизы с князем, и видя,что я в то же время беру у князя деньги, — как могли вы говорить со мной,сидеть со мной, протягивать мне руку, — мне, которого вы же должны были считатьза подлеца, потому что, бьюсь об заклад, вы наверно подозревали, что я знаю всеи беру у князя за сестру деньги зазнамо!

— Опять-таки — дело совести, — усмехнулся он. — И почему тызнаешь, — с каким-то загадочным чувством внятно прибавил он, — почему тызнаешь, не боялся ли и я, как ты вчера при другом случае, свой «идеал» потерятьи, вместо моего пылкого и честного мальчика, негодяя встретить? Опасаясь,отдалял минуту. Почему не предположить во мне, вместо лености или коварства,чего-нибудь более невинного, ну, хоть глупого, но поблагороднее. Que diable![69]я слишком часто бываю глуп и без благородства. Что бы пользы мне в тебе, если бу тебя уж такие наклонности были? Уговаривать и исправлять в таких случаяхнизко; ты бы потерял в моих глазах всякую цену, хотя бы и исправленный…

— А Лизу жалеете, жалеете?

— Очень жалею, мой милый. С чего ты взял, что я такбесчувствен? Напротив, постараюсь всеми силами… Ну, а ты как, как твои дела?

— Оставим мои дела; у меня теперь нет моих дел. Слушайте,почему вы сомневаетесь, что он женится? Он вчера был у Анны Андреевны иположительно отказался… ну, то есть от той глупой мысли… вот что зародилась укнязя Николая Ивановича, — сосватать их. Он отказался положительно.

— Да? Когда же это было? И от кого ты именно слышал? — слюбопытством осведомился он. Я рассказал все, что знал.

— Гм… — произнес он раздумчиво и как бы соображая про себя,— стало быть, это происходило ровно за какой-нибудь час… до одного другогообъяснения. Гм… ну да, конечно, подобное объяснение могло у них произойти… хотямне, однако, известно, что там до сих пор ничего никогда не было сказано илисделано ни с той, ни с другой стороны… Да, конечно, достаточно двух слов, чтобобъясниться. Но вот что, — странно усмехнулся он вдруг, — я тебя, конечно,заинтересую сейчас одним чрезвычайным даже известием: если б твой князь исделал вчера свое предложение Анне Андреевне (чего я, подозревая о Лизе, всемибы силами моими не допустил, entre nous soit dit[70]), то Анна Андреевна навернои во всяком случае ему тотчас бы отказала. Ты, кажется, очень любишь АннуАндреевну, уважаешь и ценишь ее? Это очень мило с твоей стороны, а потому,вероятно, и порадуешься за нее: она, мой милый, выходит замуж, и, судя по еехарактеру, кажется, выйдет наверно, а я — ну, я, уж конечно, благословлю.

— Замуж выходит? За кого же? — вскричал я, ужасноудивленный.

— А угадай. Мучить не буду: за князя Николая Ивановича, затвоего милого старичка.

Я глядел во все глаза.

— Должно быть, она давно эту идею питала и, уж конечно,художественно обработала ее со всех сторон, — лениво и раздельно продолжал он.— Я полагаю, это произошло ровно час спустя после посещения «князя Сережи».(Вот ведь некстати-то расскакался!) Она просто пришла к князю Николаю Ивановичуи сделала ему предложение.

— Как «сделала ему предложение»? То есть он сделал ейпредложение?

— Ну где ему! Она, она сама. То-то и есть, что он в полномвосторге. Он, говорят, теперь все сидит и удивляется, как это ему самому непришло в голову. Я слышал, он даже прихворнул… тоже от восторга, должно быть.

— Послушайте, вы так насмешливо говорите… Я почти не могуповерить. Да и как она могла предложить? что она сказала?

— Будь уверен, мой друг, что я искренно радуюсь, — ответилон, вдруг приняв удивительно серьезную мину, — он стар, конечно, но женитьсяможет, по всем законам и обычаям, а она — тут опять-таки дело чужой совести,то, что уже я тебе повторял, мой друг. Впрочем, она слишком компетентна, чтобиметь свой взгляд и свое решение. А собственно о подробностях и какими словамиона выражалась, то не сумею тебе передать, мой друг. Но уж конечно, она-тосумела, да так, может быть, как мы с тобою и не придумали бы. Лучше всего вовсем этом то, что тут никакого скандала, все très comme il faut[71] вглазах света. Конечно, слишком ясно, что она захотела себе положения в свете,но ведь она же и стоит того. Все это, друг мой, — совершенно светская вещь. Апредложила она, должно быть, великолепно и изящно. Это — строгий тип, мой друг,девушка-монашенка, как ты ее раз определил; «спокойная девица», как я ее давноуже называю. Она ведь — почти что его воспитанница, ты знаешь, и уже не развидела его доброту к себе. Она уверяла меня уже давно, что его «так уважает итак ценит, так жалеет и симпатизирует ему», ну и все прочее, так что я дажеотчасти был подготовлен. Мне о всем этом сообщил сегодня утром, от ее лица и поее просьбе, сын мой, а ее брат Андрей Андреевич, с которым ты, кажется,незнаком и с которым я вижусь аккуратно раз в полгода. Он почтительноапробует[72] шаг ее.