выставлялось на аукционные торги. Прогрессистов не интересовал социальный статус покупателей: требовалось внести первый взнос наличными, а остаток выплатить в течение следующих пятнадцати лет. В результате в государственную казну поступило около 5,7 млрд реалов, в то время как муниципалитеты лишились важного источника дохода, т. е. коммунальных владений. Положение батраков и крестьянской бедноты ухудшилось, поскольку теперь они не имели доступа к общинным угодьям, т. е. пастбищам и лесам. Местные власти стали испытывать недостаток средств на общественные нужды, прежде всего на организацию начального образования, т. е. на содержание школьных зданий и жалование учителям.

Закон о всеобщей дезамортизации являлся главным из комплекса законов, направленных на устранение препятствий для развития рыночной экономики. Закон об акционерных обществах от 28 января 1856 г. разрешил создание кредитных организаций, которые могли направить необходимые ресурсы для финансирования добычи полезных ископаемых и строительства железных дорог. Был принят Общий закон о железных дорогах, который должен был положить конец скандальным спекуляциям и коррупции. После его принятия и обеспечения возможностей финансирования железнодорожного строительства в течение следующих десяти лет длина железных дорог существенно выросла: с 440 км в 1855 г. до 5076 км в 1866 г. Железнодорожная сеть обрела радиальную структуру, что в дальнейшем станет ее основной характеристикой. При участии французского капитала были организованы две большие компании — Северная и Мадрид-Сарагоса-Аликанте (MZA). Возможно, производство рельсов и подвижного состава за границей затормозило процесс индустриализации самой Испании — ожидаемый результат масштабного строительства железных дорог. Тем не менее железнодорожная сеть выполнила задачу интеграции внутреннего рынка сельскохозяйственной и промышленной продукции.

Однако противоречия и просчеты, сопровождавшие приход прогрессистов к власти, оставались актуальными вне зависимости от условий, которые способствовали экономическому росту.

В революции 1854 г. прогрессисты стали балансом между «умеренными» и демократами или, в социальном плане, между политическими и экономическими элитами и городским населением, оплотом которого была национальная милиция. «Умеренные» не были полностью отстранены от власти. Они выжидали удобного момента, чтобы снова захватить ее, пусть даже в союзе с правым крылом прогрессистов. Демократы и национальная милиция, особенно после баррикадных боев, не собирались отступаться от радикальных целей революции. Милиция, численность которой только в Мадриде достигла более 30 тыс. человек, не отказывалась ни от своей политической роли, ни от участия в общественном движении. Демонстрации протеста, социальные конфликты, в том числе крестьянские восстания, происходили с начала 1855 г.; их осложняли вспышки карлистских мятежей, напоминавшие события недавней гражданской войны.

Неустойчивое единство

Общественная напряженность и борьба за власть в правящей коалиции стали проблемами, требовавшими решения, и оно оказалось традиционным: генерал О’Доннелл пригрозил покинуть правительство, если министр внутренних дел Патрисио де ла Эскосура не уйдет в отставку. Как и полагалось, О’Доннелл опирался на поддержку королевы, что немедленно побудило Эспартеро также подать прошение об отставке, несмотря на то что прогрессисты обладали большинством в кортесах. В результате бразды правления были переданы от генерала к генералу, от Эспартеро к О’Доннеллу, а тот, всего через несколько месяцев утратив расположение королевы, был вынужден уступить их Нарваэсу. В бытность свою у власти О’Доннелл подавил выступления милиции, сопротивлявшейся возврату к прежним порядкам, и тем самым создал любопытный казус: он сам способствовал развитию революции, а через два года покончил с ней. Он распустил Учредительные кортесы и восстановил Конституцию 1845 г. Однако до этого О’Доннелл от имени правительства обнародовал дополнительный Акт собственного сочинения, в котором подтверждал все достижения прогрессистов, например: рассмотрение нарушений Закона о печати в суде присяжных; включение в Закон о выборах требования о представлении кандидатами подтверждения уплаты необходимой суммы налогов или обладания необходимым для избрания доходом; ограничение некоторых полномочий Короны, в частности права назначения мэров в городах с населением менее 40 тыс. человек. Все это было сделано на случай, если его преемник решит вернуться, на этот раз навсегда, к самому консервативному варианту политики «умеренных», что означало прекращение действия Законов о дезамортизации, муниципалитетах, печати и др.

Такая политика продлится больше года, до последнего из экспериментов, которые могли привести к стабилизации монархии, а привели к кризису политической системы и даже конституционного режима. «Умеренные» сменили прогрессистов в правительстве, но не сумели достичь желанной стабильности, что привело к созданию противоречивой коалиции, в которой приняли участие представители обеих партий. Возможность такой коалиции была заложена в самой структуре политической системы, основой которой являлись не партии, а группы друзей, или, как тогда говорили, доверенных лиц видных политиков, особенно военных и особенно если такие военные не имели врагов в армейских кругах. Дружеские, а не партийные отношения допускали сближение между группами прогрессистов и «умеренных»: в конце концов, их ведь не пропасть разделяла, и можно найти сколько угодно случаев, когда видный модерадо начинал свою политическую деятельность как прогрессист; и наоборот, многие прогрессисты меняли окраску и становились «умеренными».

Таким образом, сама система способствовала слиянию двух течений, несмотря на противоположность их исходных принципов. Валера рассказывает об этом так: прогрессисты, напуганные крайностями демократии, стремившиеся к порядку, стабильности и заинтересованные в реальной власти правительства, но, не желая при этом отказываться от либеральной доктрины, двигались навстречу консерваторам, которые отвергали реакционные планы и не хотели отрекаться от веры в парламентаризм, а в некотором смысле даже и в революцию. Новой партии в условиях Испании, по словам того же Валеры, не хватало главного — генерала, который бы ее возглавил и отдал бы ей свой меч. Вот так снова появляется О’Доннелл, граф де Лусена, который до Викальваро был близок к абсолютизму, а после мятежа 1854 г. сохранил связи с либералами. «Чистые» прогрессисты ненавидели его за то, что в 1856 г. он покончил с революцией, а «чистые» консерваторы ненавидели его не меньше за то, что в 1854 г. он оказался отступником и мятежником. Таким образом, не будучи ни очевидным прогрессистом, ни явным консерватором, он, по словам Валеры, «прочно встал между двумя лагерями, поставил там свою палатку, поднял флаг, призывая добровольцев, и вскоре собрал многочисленную партию, которая в значительной степени уже существовала, хотя была инертной и разобщенной из-за отсутствия лидера».

Такой партией стал Либеральный союз, не только заручившийся поддержкой уважаемого генерала, но и выдвинувший лидера из среды «пуритан», Хосе Посаду Эрреру, «проницательного, изобретательного и хитроумного». Посада с самого начала полагал, что с точки зрения политического состава партия будет эклектичной, что к ней примкнут лучшие представители обоих «миров», причем неважно, кто именно: если человек соглашался с принципами новой партии, не следовало интересоваться его прошлым. Его первая задача состояла в том, чтобы, полагаясь на полное доверие королевы, которая уже даровала О’Доннеллу ожидаемый указ о роспуске кортесов, сформировать их новый состав «под