себя». Кортесы были распущены, и Посада направил гражданским губернаторам инструкцию, потребовав обеспечить желаемый результат выборов: большинство мест в кортесах должно было принадлежать новой партии, не препятствуя при этом представительству всех остальных. А поскольку в Испании избиратели имели тесные связи с местной администрацией, желание Посады было исполнено. С декабря 1858 г. правительство могло полагаться на комфортное парламентское большинство.

Таким образом, все элементы, обеспечивавшие стабильность правительства, — полное доверие Короны, «вояка»[306] во главе, партия без фракций, подавляющее большинство в кортесах — были собраны воедино. О’Доннеллу и Посаде предстоял долгий путь: их правительство просуществовало с июня 1858 г. по январь 1863 г., дольше, чем любой их предшественник. Легислатура конгресса депутатов также оказалась беспримерно продолжительной — с декабря 1858 г. до августа 1863 г. Казалось, что система наконец достигла стабильности, необходимой для завершения подлинно либеральной революции, в этот раз согласно версии Либерального союза. Конституционная монархия укрепилась и без изменения Конституции 1845 г., что позволило уделить внимание материальному прогрессу. Экономическая ситуация оказалась благоприятной: наступало время активного железнодорожного строительства, организации горнодобывающих компаний, развития текстильного производства. Законы о нотариате и ипотеке укрепили юридические основы режима, создана система финансового образования, организовано Министерство развития, и ему в подчинение был отдан корпус специалистов лесного хозяйства. Согласно Закону Мойано[307] стала развиваться государственная система всеобщего образования.

Стабильность правительства и благоприятная экономическая ситуация способствовали возвращению Испании на международную арену после долгого отсутствия, связанного с Войной за независимость и ее последствиями. Правительство О’Доннелла стремилось играть роль младшего партнера в британской и французской политике, положив начало стратегической зависимости от Великобритании и Франции, которая будет актуальной вплоть до XX в. Если в начале века внешнеполитическое бездействие было естественным, то эйфория, охватившая политические и финансовые круги с начала 1860-х гг., подтолкнула О’Доннелла к восстановлению утраченного престижа на международной арене. Испанская армия вторглась в Мексику, Санто-Доминго и даже в далекий Индокитай, причем без очевидных потерь, но прежде всего в соседнюю Северную Африку, где испанские крепости подвергались нападениям со стороны Марокко. Именно в Марокко после побед при Кастильехо и взятия Тетуана к генералу Приму[308] пришла слава национального героя, О’Доннеллу был дарован титул герцога Тетуанского, правительство ожидал взрыв патриотических настроений, а уличные толпы приветствовали победителей. Однако Великобританию беспокоила возможность укрепления позиций Испании в Северной Африке. Согласно договору между Испанией и Марокко, заключенному 22 апреля 1860 г. в Вад-Расе, результаты войны оказались скромными: Испании пришлось довольствоваться рыболовством в зоне Ифни, расширением оборонительного периметра Сеуты и финансовой компенсацией.

Экономический подъем способствовал урбанизации, и в этом процессе 1860 год стал ключевым. Именно тогда появляются планы расширения застройки за пределы старых городских стен и укреплений. С 1859 по 1860 г. осуществляется проект перестройки Барселоны под руководством Ильдефонсо Серда: создается уличная сеть, примыкающая к старому городу, которую пересекают проспекты-диагонали. Между 1860 и 1875 гг. этот принцип с разным успехом скопируют в Мадриде и столицах провинций — Валенсии, Севилье, Вальядолиде, Сан-Себастьяне, Пальме-де-Мальорка. Забота о безопасности, гигиене, благоустройстве и внешнем виде городов приводит к перестройке старинных городских центров: там появляется уличное освещение, ведутся работы по мощению улиц, прокладывается канализация. Города постепенно приобретают схожий с Лондоном и Парижем облик, ведь именно на их примерах учились испанские реформаторы. Благодаря железнодорожному сообщению столицы провинций переживают демографический рост: их население увеличивается вдвое по сравнению с довольно скромным изначальным уровнем и будет расти все быстрее. При этом структура государственного бюджета мало способствовала урбанизации, поскольку из 2,2 млрд реалов предполагаемых расходов чуть более половины уходило на администрацию и оборону, а еще 15 % тратилось на обслуживание государственного долга. Тем не менее новые здания административных учреждений, муниципалитетов, депутаций, больниц и учебных заведений, новых центров общения и досуга, таких как казино и театры, уже вписались в городскую среду, а на бульварах и в салонах представители зарождавшегося среднего класса показывались во всей своей красе. Чтобы превратить Мадрид в столицу, достойную монархии, наконец были благоустроены окрестности Паласио-де-Орьенте, отстроен Оперный театр, реконструирована площадь Пуэрта-дель-Соль, выстроено здание Конгресса депутатов и проложен Канал Изабеллы II[309].

В любом случае ограничения урбанизации очевидны: пусть перестройка и планировалась, но для ее осуществления не хватало капиталов; не сложились и группы населения, достаточно состоятельные, чтобы платить за аренду жилья. Понадобится больше пятидесяти лет, чтобы преодолеть эти трудности. В том же 1860 г. была проведена перепись населения — был сделан своего рода рентгеновский снимок испанского общества во времена господства «умеренных». Согласно этому документу число фабричных рабочих достигло 154,2 тыс. человек, из которых около 54,5 тыс. — женщины, причем треть из них — жители Барселоны и близлежащих муниципалитетов. Любопытно, но очень показательно, что, по данным переписи, промышленных предпринимателей было больше, чем фабричных рабочих. Первых было 333 тыс. человек (как мужчин, так и женщин), что вместе с численностью ремесленников — около 665 тыс. человек — достигало около миллиона человек, занятых в промышленном производстве и являвшихся собственниками своих предприятий. Однако только 13 457 человек названы фабрикантами, что свидетельствует как о расслоении общества Старого порядка, так и о сохранении свойственной ему структуры; об этом же говорит и указанное в переписи значительное число слуг мужского и женского пола, которые составляли 11 % активного трудоспособного населения. Испанские города второй половины XIX в. были центрами ремесленного производства, ориентированного на локальный рынок, в редких случаях там имелись фабрики. В городах жили представители средних слоев, преобладали служащие, военные, а также огромное число слуг. Прислуге давали работу в обмен на жилье, пропитание и, возможно, деньги на личные расходы; редко в домах состоятельного среднего класса работало меньше полудюжины слуг.

Если число фабрично-заводских рабочих можно было исчислить десятками тысяч, то число сельскохозяйственных рабочих превышало 2,35 млн человек. Согласно переписи это самая крупная группа: на ее долю приходится 33 % всего трудоспособного населения, хотя если включить в нее мелких землевладельцев и арендаторов, также занятых земледелием, то получится, что в первичном секторе (сельском хозяйстве) было занято 70 % трудоспособного населения, и к началу XX в. эта цифра снизится только до 65 % (спад ускорится в основном в 1910-е гг.); эта часть населения производила 50 % валового внутреннего продукта. Конечно, его региональное распределение было неравномерным. В Севилье сельскохозяйственные рабочие, в своей массе неграмотные и недоедающие, составляли более 43 % активного населения. Пища андалусийских крестьян — это сало, оливковое масло и хлеб, который летом ели, добавляя его черствые куски в гаспачо[310], или горячим в виде поджаренных гренок — зимой. Иногда этот основной рацион дополняли бобовые, например нут, и всё. Другой острой проблемой была неграмотность: в результате дезамортизации многие муниципалитеты лишились доходов от общинного имущества и, не имея возможности заменить