— Передадим, — пообещала секретарша холодно, и дамаудалилась.

Телефоны звякали негромко и приятно, секретарша отвечалакак-то так, что слов было почти не разобрать. Необыкновенное растение, раскинувмясистые тропические листья и чуть подрагивая, как будто наблюдало заСидориным, сжавшимся в своем кресле.

Представительный молодой мужик внес себя в приемную, исекретарша сдержанно улыбнулась.

— Вернулись, Андрей Петрович?

— Утром. А что сам? Не принимает?

— У него сегодня на целый день, — сообщила секретаршадоверительно, — даже докладывать не буду. Или у вас что-то срочное?

— У нас всегда срочное, — согласился представительный АндрейПетрович, — но я подожду. Пока не горит.

И все это, думал Сидорин тоскливо, крутится вокруг МитькиПотапова, того самого Митьки, который рыдал, потеряв свой знаменитый мешок,который всем давал списывать английский, который так трясся над своейхарактеристикой, что над ним смеялся весь класс!..

А теперь от него зависит, что будет дальше с докторомСидориным. Ведь вызвал же он его зачем-то…

— Проходите, пожалуйста, — повинуясь какому-то невидимомузнаку, вдруг пригласила его секретарша и поднялась из-за стола, — сюда,пожалуйста.

И открыла тяжелую дверь.

За первой дверью оказалась вторая, такая же глухая итяжелая, открывавшаяся с неторопливой важностью, а за ней — стол, а за столом —Потапов.

— Привет, Вовка, — сказал министр, — проходи. Да, что тыбудешь — кофе, чай?

— Чай, — ответил Сидорин, — спасибо.

Дверь тихо притворилась за ним, напрочь отрезав телефонныетрели и голоса в приемной. Ковер поглощал звук шагов.

— Садись, Вовка.

Сидорин выдвинул кресло и тут только заметил с другойстороны длинного стола молодого, странно знакомого мужика. Мужик смотрел наСидорина внимательными, очень темными глазами.

— Добрый день, — пробормотал Владимир. Мужик кивнул, новслух ничего не сказал.

Все-таки он был очень знакомым, и то, что он не может егоузнать, еще добавило Сидорину неуверенности. Зачем Митька его пригласил? Или онпри нем хочет разбирать сидоринские уголовные дела?

— Нам чай и кофе, — сообщил Потапов своему столу, и Владимирвытаращил на него глаза, не сразу сообразив, что он говорит в селектор, — тычто будешь, Андрей?

— Кофе и какую-нибудь воду. И лимон, — добавил тот, подумав.

И голос был очень знакомым. Как будто много раз слышанным ипочему-то забытым. Кто же это такой?

Потапов выбрался из-за своего столища и пересел запереговорный стол, устроившись рядом с Сидориным и напротив мужика.

— Как жизнь, — спросил он весело, — как семья? У тебя жедочка, правильно я помню?

— Правильно, — согласился Сидорин, — все в порядке, спасибо,Мить.

— А работа? Идет?

Зачем он спрашивает, подумал Владимир стремительно, что емуза дело? Да еще этот мужик? Откуда он его знает? Оперировался у нас, что ли?

— Работы, как всегда, по горло, — ответил он, — а что?

Открылась дверь, впустив немного шума из приемной,секретарша прошла по “неслышному” ковру и красиво расставила перед ними чашки,сверкающие чистотой стаканы и лимон на блюдце. Вода была во вкусно запотевшихпузатых бутылочках, чашки слегка дымились, и все это напоминало сцены изфильмов, которые Сидорин иногда смотрел во время ночных дежурств.

Потапов снял очки и хлебнул из чашки, отвинтил золотуюкрышечку и налил воды из бутылки.

— Вовка, я хотел с тобой поговорить как раз о работе, —заявил он неожиданно, — вернее, не столько я, сколько Андрей Витольдович. Я емупро тебя рассказал немного, и он захотел с тобой встретиться. Специальноприехал, — добавил Потапов хвастливо, как бы призывая Владимира оценить егоусилия.

Сидорин взглянул на мужика, прихлебывающего кофе, ивспомнил.

Ну конечно!

Андрей Брезас, министр МЧС.

Как он мог его не узнать?! В огромной стране, где самыеразные катастрофы случались чуть ли не каждую неделю, Андрей Витольдович Брезасбыл знаменит и уважаем. За несколько лет из захудалого комитета, ведавшегоникому не нужными делами гражданской обороны, основной функцией которого былопроведение учений на предприятиях, когда сотрудники унылой толпой, кое-какнапялив пыльные противогазы, спускались в подвал, Андрей Брезас создалпрофессиональную, мобильную, отлично оснащенную структуру, на самом делезанимавшуюся спасением людей. Он везде успевал — на воюющий Кавказ, взамерзающее Приморье, в затопленную рекой Леной Сибирь, на Алтай, где горелилеса, в Индию, где грохнуло очередное землетрясение. Его взахлеб показывалижурналисты — в форменной спасательной куртке, почти никогда не улыбающегося, свечной сигаретой в мужицких, вовсе не чиновничьих пальцах. В камеру он всегдасмотрел волком, говорил коротко и зло, но как-то так, что ему хотелось верить,заглядывать в глаза и держаться рядом — уж этот-то не подведет, не обманет, небросит в беде, вывезет, вытащит, укроет одеялом, нальет тарелку горячего супа,добудет лекарств, врачей и палатки. Его “бросали” на самое трудное, и —неизвестно, как у него это получалось, — он никогда не подводил. Свет зажигался,дома потихоньку строились, мобильные госпитали принимали раненых, дядьки вжелтых куртках с надписью “МЧС” на спинах раздавали с грузовиков хлеб, бинты иантисептики. Он орал на совещаниях, пересаживался с самолета на вертолет и былна “ты” со всеми, начиная от президента и кончая самым молодым сотрудником егоотряда.

В народе его обожали — вещь неслыханная для государственногочиновника и одного из самых молодых в стране генералов.

— Здрасте еще раз, — сказал Сидорину знаменитый министр ипоморщился — кофе был слишком горячий, — Потапов сказал, что ты классныйхирург. Это правда? Или так, не слишком?

— Правда, — неожиданно для себя подтвердил ошалевшийСидорин, — я всю жизнь хирург, у меня опыт большой, и вообще я… хороший врач.

— А работать привык?

— И работать привык, — согласился он, — в данный момент уменя три работы. И на всех я работаю.

— Я же тебе говорил, — непонятно сказал Потапов, и министрМЧС кивнул.

Сидорин отпил свой чай и со стуком вернул чашку на блюдце,потому что скользкий фарфор вдруг поехал из мокрых от пота пальцев.

Что происходит? О чем они говорят? Почему он задает емувопросы, этот знаменитый неулыбающийся усталый мужик? Зачем Потапов сказалБрезасу, что он классный хирург?