— А диссертации какие-нибудь? Защищал?

— Одну защитил, — признался Сидорин, как будто в чем-топостыдном, — кандидатскую. Совсем недавно. Долго не мог защититься, — добавилон, вдруг устыдившись своего заискивающего тона.

Он ничего у них не просит. Жизнь сложилась так, что эти двое— знаменитости и вершители судеб народных, а он — никто. Ну и наплевать. Этотолько его проблемы.

Посторонним вход воспрещен.

— Почему не мог, — спросил Андрей Брезас язвительно, —злопыхатели, как у каждого большого таланта?

— Я не большой талант, — ответил Сидорин, распаляясь, — яобыкновенный практикующий врач. Хороший врач. Защититься не мог, потому чтовремени не было. У меня семья и три работы.

Министр залпом допил воду из стакана. Потапов улыбался.Сидорин злился.

— Пьешь?

— Что?!

— Водку пьешь?

— Конечно.

— Много?

— Бутылку в день. Если больше, работаю плохо, поэтому отвторой стараюсь воздерживаться. Но не всегда получается.

— Андрей, — вмешался Потапов, — у него еще со школы аллергияна алкоголь. Мы однажды пивом из бочки угостились. Все ничего, а его потом в“Скорой помощи” откачивали три дня. Целая история была, на весь район. Он тогдачуть концы не отдал. Это мы сейчас его разозлили, он и выпендривается.

— Я его разозлил, — поправил Брезас, — но это хорошо.Злиться тоже надо уметь. Правильно я говорю?

— Что? — глупо спросил Сидорин.

Брезас усмехнулся.

— Вместо трех ваших работ я предлагаю вам одну, — сказал онСидорину почему-то на “вы”, — мне нужен главврач в Центроспас. Знаете такоеслово?

— Знаю, — пробормотал тот. Он вдруг весь взмок, как во времядлинной и трудной операции.

— Работа тяжелая, нервная, добрые мне на ней не нужны. Дайбог злому справиться. Командировки, катастрофы, кровь, трупы, тупоумные местныеначальники, постоянные проблемы, ответственности — выше крыши, — он перечисляли странным образом не загибал, а открывал пальцы, желтые от курева и мозолей.Сидорин не мог отвести от них взгляд.

— Базируемся мы в Москве, Жуковском и Ногинске. Машина есть?

Сидорин отрицательно покачал головой.

— Значит, дадим машину. На первых порах водителя тоже дам, апотом научишься сам. Да там и учиться нечего, у нас все джипы — автоматы, игаишники везде свои. Освоишь. Персонал опытный, у половины за плечами Афган иЧечня. Если согласен, поедем прямо сейчас, пока я в Москве. Если тебе надодумать, тогда звони. Только думай быстрее, у нас на все про все дня три. Нукак?

Сидорин молчал.

Потапов и Брезас смотрели на него и молчали тоже.

— А моя работа? — спросил он хрипло. — Ну, нынешняя работа?Там же два месяца надо ждать, пока отпустят.

— Я договорюсь, — махнул рукой министр МЧС, — что ты,ей-богу! Попросим, и отпустят сразу, без двух месяцев.

— Я согласен, — сказал Сидорин, — конечно, согласен.

— Тогда поехали, — Брезас поднялся, рассовывая по карманамсигареты и телефон, — поехали-поехали, чего теперь сидеть-то!

— Мне бы жене позвонить, — выговорил Владимир с усилием, — яобещал.

— Позвонишь из машины. Пока, Дмитрий Юрьевич, спасибо засодействие. Зое привет.

— И ты своим передавай, — откликнулся Потапов, — и не пугайтам Вовку особенно. Он человек, к твоим темпам непривычный.

— Привыкнет, — пообещал Брезас зловещим тоном и натянул наплечи пальто, валявшееся на соседнем стуле, — пошли.

Следом за удалявшейся кашемировой спиной министра МЧССидорин вылетел из кабинета, ничего не видя перед собой, выхватил из шкафакуртку и чуть не бегом бросился по коридору.

Он пришел в себя только в машине, когда министр сунул емулегкую трубку мобильного телефона. Куртку Сидорин по-прежнему держал в руке.

— Звони, — сказал министр, закуривая, — ты вроде звонитьхотел.

От нереальности происходящего у Сидорина шумело в ушах.

Он долго вспоминал домашний номер, по которому должен былпозвонить Нине, и вспомнил с трудом.

И еще он вспомнил, что Потапов ни слова не сказал ему прокапитана Никоненко.

Теперь это не имело никакого значения.

В середине дня Игорь Никоненко получил от полковникаПечорина нагоняй и необходимые сведения, которые тот добывал два дня.

— Ну и что? — спросил полковник, швыряя капитану папку. —Это все одни твои домыслы и больше ничего. Ничего предосудительного в этихбумагах нет, я тебе сразу говорю, чтобы ты особенно не возбуждался. Мало ли ктогде работает! У нас президент полжизни в Германии проработал, и что?

— Ничего, товарищ полковник, — бодро сказал Никоненко, глядястеклянным взглядом и памятуя о лихом и придурковатом виде, который должениметь подчиненный, — я знаю, что с этим придется повозиться.

— Ну и возись, — сказал полковник неприязненно, — все равнобольше никаких версий нету, одна твоя осталась.

Это было бальзамом, пролитым на разверстую рану. Капитан былуверен, что прав. И полковник подозревал, что капитан прав, и это егораздражало.

— Когда ты закончишь-то?

— Думаю, что завтра доложу, товарищ полковник.

— Думаешь или доложишь?

Никоненко промолчал.

— Значит, завтра придешь и доложишь.

— Есть.

— Свободен.

Личных дел было несколько. Пересмотрев их, капитан пришел квыводу, что более или менее ему подходят два. Оба дела повествовали о блестящейкарьере, и — убей бог — Никоненко не мог понять, как именно две подруги моглиэтой карьере угрожать.

Он сам сказал ночью Алине, что она могла что-то такоеслышать или видеть, чему не придала значения, но преступник не может оставитьее в живых потому, что в самый неподходящий момент она может вспомнить, чтоименно видела или слышала.

Для того чтобы внимательно прочитать все собранные для негоматериалы, требовалось время, и он стал читать, делая над собой усилие, потомучто, вспомнив о ней, он уже не мог думать ни о чем другом. Профессионал хренов.Знаток жизни. Мало того, что три лишних дня валандался с Диной Больц, АрнольдомШеффером и антикварными ценностями, так теперь еще взялся грезить о совсем емуне подходящей Алине Латыниной. Самое лучшее, что он мог для себя сделать, — этонемедленно о ней забыть.