И снова – сани и ветер в лицо!

Но пик игривого настроения Тису настиг у дома Кадушкиных на Коромысловой. Вдруг ужасно захотелось розыгрыша. Еще издали приметив старушку Никифоровну, подсматривающую скандал Голиковых у высокого забора, она попросила Микилку остановиться. С плутоватым выражением на лице прижала палец ко рту, прося Люсю не выдавать ее, и ужом выскочила из саней. На ходу напялила на голову маску червя Жвала и подкралась к Никифоровне.

Бабка, не отрывая глаза от заборной щели, кусала сухие губы и что-то бормотала себе под нос. И согнулась же, чтобы подсмотреть, как спина только не болит?

А за забором кипели страсти. Вениамин и Матрена Голиковы выясняли отношения.

– Ты какого смотрел на эту облезлую швабру из булочной! Думаешь, я не видела, как ты зенки-то пялил, а?!

– Душечка моя, да ни в жизнь! Я ж на булочки только и глядел. Зачем мне на нее смотреть-то?

– Тебе известно зачем! На кости небось позарился!

– Матреночка, что ты, голубушка моя!

– Отойди от меня, кобелюка!

Тиса даже сама заинтересовалась склокой и захихикала. Пристроилась рядом с соседкой, заглядывать в щелку.

– Смешно ругаются, правда? – прошептала.

Тут-то Никифоровна и заметила ее. Видимо, маска и вечер полностью преобразили девушку, поскольку старушка заголосила и с прыткостью молодецкой чуть на забор не полезла.

Войнова давай ее держать, чтоб не упала, а та впотьмах еще больше взвыла со страху, стала отбрыкиваться.

– Да это же я, не бойтесь! – захохотала Тиса, снимая маску. Это послезавтра ей будет стыдно за свое поведение, а нынче казалось, что она здорово повеселила соседку.

– Тьфу! Постоялица Альки, что ль? Чтоб тебя изнань в испод забрал! Дурная девка!

Под задорную ругань Никифоровны девушка зашла во двор. Там, присев перед конурой, взялась весело перегавкиваться с Силачом на потеху всей семьи Кадушкиных и примолкших за забором Голиковых. Люся с Микилкой вскоре пополнили ряды зрителей. Представление продолжилось, когда маску Жвала заметила Натка и потянула к ней свои ручки. После чего сестра с братцем устроили забег вокруг взрослых, по очереди пугая друг друга в маске. Вот они-то точно оценили ее выбор, радовалась Тиса, глядя на ребят. Закончилось тем, что она из доброты душевной оставила маску детям. У нее другая есть, пусть скучная, но и такая сойдет.

Всем известно, что на бал положено опаздывать. Считается, к его началу прибывают самые нетерпеливые, а позже всех покидают большие любители выпить или страстные игроки.

Сани Перышкиных прибыли вовремя, то есть часом позже назначенного в пригласительной записке.

Великолепный дворец в четыре этажа горел рядами окон, откуда доносились звуки оркестра. Парадная аллея с рядами статуй освещалась цепочкой вэйновских факелов, как и высокое крыльцо со множеством ступеней. Дюжина нищих просила подаяние у белокаменного крыльца. Сегодня для них счастливейший день в году, поскольку в святое Воскресение каждый благочестивый верующий обязан подать хоть копейку просящему.

Тиса покинула сани вслед за гостеприимным милейшим семейством Перышкиных. Степенный спокойный муж Аркадий Матронович и его улыбчивая, легкая в общении, как и дочь, супруга Нина Ульяновна показались такими добрыми, что видящая готова была их расцеловать! Спасибо, что привезли сюда.

Как же ей здесь нравилось! Дух захватывало в предвкушении. Как тут усидишь на месте? Войнова даже притопывала ножкой от нетерпения. Однако, чтобы приблизиться к распахнутым дверям светского дома, им полагалось отстоять очередь в несколько семейств, подождать немного. Что поделать, все хотели попасть на бал.

– Ваня с Васей говорили, что приедут к шести. И Мо Линич с нашими, наверное, уже здесь, – возбужденно щебетала Люся. – Мамочка, мы с Тисой будем с ними, как зайдем, хорошо?

Нина Ульяновна была не против, как и глава семейства, поскольку доверяли почтенному заведующему Мо Ши. Эти родители вообще в дочери души не чаяли и редко когда в чем отказывали, всячески баловали, хотя с трех старших сыновей порой спрашивали за проступки по строгости. Ваней звали среднего брата Люси, а Васей – его жену Василису, невестку старших Перышкиных. Молодые обещали прибыть другими санями раньше и дожидаться родных в Серебряной зале. Двух других сыновей не было в Оранске. Старший уехал по торговым делам отца в Ирополь, а младший учился в Белограде в морской гимназии.

Тиса не зря предвкушала веселье и оказалась права. Оно началось уже с крыльца. Семейство, за коими в очереди держались Перышкины, назвалось привратнику как Сипович. Усталого вида старичок с козлиной, припорошенной снегом бородкой, как потом узнала видящая, состоял в чине второго судьи Оранска. Его напыщенная супруга с пятью подбородками по необъятности фигуры могла соперничать с Отрубиной-старшей. С ними – не менее пышнотелая дочка с капризно выпяченной нижней губой. Мать и дочь пришли в масках красноперого Гора и сварливо высказывали привратнику, что их надо пропустить раньше других. Смотрелись они забавно – как отъевшиеся индейки. Так что Тиса уже начинала хихикать, благо благоразумия хватало не указывать пальцем. Однако ее внимание заметили, и обе женщины презрительно окинули взглядом сначала Войнову, затем и Перышкиных. Старшая «индейка» хотела было что-то прошипеть в их адрес, но в этот момент к ним подступили нищие, и обе красноперые дородные Сипович отшатнулись с брезгливостью, стали на расстоянии кидать к ногам просящих монетки. Видящая заприметила знакомого косматого мужичка Митрофаныча с накинутым на плечи дырявым одеялом. Тот самый блаженный крикун, что хватал ее за руку у собора. Сейчас он молча и спокойно собирал монеты со ступеней, но из его глаз, если приглядеться, никуда не делась та самая затаенная сумасшедшинка. Тиса тоже поспешила раздать милостыню, весело поздравляя нищих с праздником.

Барышни Сипович, почуяв близость своей очереди, уже двигались к дверям, как две перегруженные ладьи, готовые смести все на своем пути, когда им снова не повезло. Явился тот, кого пропустили вне очереди с особым почтением. И его явление нельзя было не заметить. Аристарх Фролов – кто ж еще имеет такие сани размером с флигель Кадушкиных, крашенные алым и покрытые лаком? Этот владелец всея губернии, чувствующий себя императором Лароссии, не меньше, сошел с подножки, поддерживаемый карликом Наумом, и оглядел дворец. Затем прошествовал по ступеням, где уже был расчищен путь набежавшими из ниоткуда расторопными служками. Распахнутые полы песцовой дохи мели белый мрамор лестницы. Грудь украшала та самая ослепительная драгоценная подвеска на толстой золотой цепи. А еще этот высоченный цилиндр! Тиса захихикала в кулачок. И ее, возможно, даже услышали бы, но тут с места сорвался Митрофаныч.

– Глина душит, камни кусают! – завопил блаженный, тыча во Фролова пальцем. – Глина душит, камни кусают!

– Пошел вон, смерд! – Богатей замахнулся на мужика тростью. – Уберите его, болваны стоеросовые!