— Мерзавец, — процедила она с ненавистью. — Вдень свадьбы!..

Фарамунд отстранил девушку, та отступила, мило улыбнуласьвсем, заговорщицки подмигнула Фарамунду:

— До встречи в моей постели!

И пропала, только слышен был торопливый перестук каблучков.Еще Фарамунд услышал, как едва слышно ахнула Брунгильда. Тревор что-топроворчал, неуклюже переступил с ноги на ногу.

— Да какого черта, — сказал Фарамунд беспомощно иодновременно раздраженно. Вроде бы не было необходимости оправдываться, ночувствовал себя гадко и беспомощно. Ощутил, что все разводит руками и пожимаетплечами как дурак. — Она просто играется...

— Она? — прошипела Брунгильда. — Дядя, он жеменя опозорил!.. И так будет позорить все время!

Тревор проворчал успокаивающе:

— Ну, милая, если он такой доблестный герой, что оннего женщине глаз не могут оторвать? Что же ему делать? Вроде бы нельзясильно... и часто отказываться, урон не только женской чести, но и мужскомуестеству.

Фарамунд стиснул зубы. Этот услужливый дурак делает толькохуже, а Брунгильда выпрямилась, глаза сверкнули гневом.

— Нельзя отказывать? Вот он и не отказывает!

— Ну не всем же, — сказал Треворуспокаивающе. — Он же не кидается на всех баб! Эта как-никак — дочьвладетельного конта...

Фарамунд стиснул зубы еще крепче. Брунгильда вздернулаподбородок. Он сделал движение пригласить их вернуться в пиршественный зал,там, на людях не сможет дать выход своему благородному гневу, но Брунгильдашарахнулась от его рук, словно от прокаженного.

— Прочь, мерзавец!

— Брось, — сказал Фарамунд раздраженно. —Ничего не было, это во-первых. Во-вторых, никто не видел, а разве это неважнее?.. У нас, как говорит твой ученый дядя, династический брак. Союз племен,кровные узы, всякое такое...

Она тяжело дышала, глаза сверкали, но Тревор накрыл еестиснутый кулачок огромной лапищей, наклонился к уху, что-то пошептал.Брунгильда вздрогнула, некоторое время слушала с отвращением. Даже отстраниласьс брезгливостью, но, в конце концов, холодно взглянула на Фарамунда.

— Ты можешь проводить нас в зал, — разрешила она.

Фарамунд пошел следом, чувствуя себя дурак дураком. Злился ина девицу, что вздумала заигрывать так... так откровенно, нарочито провоцируяБрунгильду — не знает, что это лишь видимость брака, злился и на себя, что не всостоянии ничего сказать впопад, и вообще все идет не так, как хотелось!

В зале крепкие мужские голоса ревели суровую походную песню.Фарамунд переступил порог вслед за Брунгильдой и Тревором, здесь воздух былгорячий и насыщен пиром. Гости, положив друг другу на плечи руки, раскачивалисьи орали про коней и длинные мечи.

При виде гостей разом умолкли. Громыхало поднялся с кубком вруке, прокричал здравицу молодым, пожелал крепких сынов, что вот прямо с этойночи... ха-ха!.. начнут стучать ножками и рваться на волю, чтобы на коней,чтобы за мечи... Дальше Громыхало запутался, но гости радостно вопили,вскидывали кубки, отовсюду Фарамунд видел устремленные на него глазасоратников, в которых были любовь и преданность.

И все-таки он не мог избавиться от чувства вины. Даже неперед Лютецией, хотя первая мысль всегда была о ней. Там, на небесах, Лютецияодобрила бы брак с ее младшей сестренкой... наверное. Вина перед всеми, чтовпервые в жизни пошел на постыдную сделку... или не впервые?.. и особенно виныперед Брунгильдой. Хотя как раз перед ней не должен испытывать никакой вины.Разве с самого начала не договорились об условиях? Это всего лишь скреплениеплемен. Все лишь для дела.

Изысканные яства уже не лезли в горло. Даже лакомый паштетиз соловьиных печенок показался горьким, а на дорогое вино уже смотреть не мог.В разгар пира внезапно поймал на себе взгляд Брунгильды, но едва сам вскинул нанее взгляд, она надменно и гордо смотрела прямо перед собой.

Измучившись, сказал себе грубо: к черту! Он был волен какветер, что же теперь сидит как пес на цепи?

Из-за стола встал с такой решимостью, что едва не перевернулстол. Тревор поперхнулся очередным тостом, изумленно посмотрел на жениха, гулкозаржал:

— А-а-а-а!.. Жениху не терпится добраться до свадебнойпостели!.. Га-га-га!.. Это понятно, никому в мире не доставалась такаяжемчужина!.. несверленная жемчужина, га-га-га!.. Доблестный рекс, мы все стобой на поле брани, но здесь... га-га-га!.. теперь придется показать себя впоединке! Но мысленно мы все с тобой!

Гости заржали, Тревор говорил скабрезности, но это обычай,старинный обычай, а старинные все почему-то соблюдают с превеликой охотой.

По взмаху руки Тревора гости встали, вскинули кубки.Фарамунд терпеливо слушал напутствия, пожелания, советы, прерываемые хохотом.Желали в первую же ночь зачать доблестного сына, равного которому не будет насвете, желали быть таким же воином, каким показал себя при захвате бургов...

Их привели на второй этаж, где располагалась их спальня.Фарамунд видел, с каким испугом Брунгильда взглянула на огромную безобразнуюкровать посреди этого зала, такую одинокую и затерянную. Над ней был полог начетырех стойках по углам кровати, но все занавески забросили углами наверх,

Фарамунд зябко передернул плечами. Он тоже предпочел бы,чтобы кровать хотя бы придвинули к стене. А лучше — в угол, чтобы защищеннымчувствовал себя с двух сторон.

Хмельные гости и здесь отпускали скабрезные шуточки.Подталкивали обоих в постели. В дальнем углу стояла ширма из тонкого шелка.Брунгильду повели туда знатные женщины, а две служанки и верная Клотильдаплелись сзади.

Фарамунд видел их ноги под ширмой, видел, как к ногамБрунгильды упало ее платье. Чье-то женские руки подхватили, дальше он не видел:его самого раздевали с шуточками и смешками, давали непристойные советы,делились опытом, гоготали жирно и противно на разные голоса.

Наконец он разделся, лег, а гости хлопали друг друга поплечам, ржали, показывали на него пальцем. Из-за ширмы вывели Брунгильду. УФарамунда перехватило дыхание. Без своего свадебного наряда она выглядела ещепрекраснее, хоть это и немыслимо. Но сейчас никто не нарушало ее чистейшуюбезупречную красоту. Ее волосы были распушены, он не поверил глазам, глядя, какони опускаются ниже поясницы. Это был такой роскошный водопад, что нетнадобности в ночной сорочке, волосы скроют ее наготу надежнее зимней шубы.

Их глаза встретились, он ощутил, что не в силах выдержатьукора в ее глазах, это хуже, чем брезгливая ненависть, отвернулся. Она чутьприподняла одеяло, скользнула неслышно рядом.

Гости заинтересованно переговаривались, смотрели жадно, едване роняя слюни. Фарамунд рыкнул:

— Ну, что еще?