А то и не замечать их вовсе.

Когда выехали из леса, открылось бескрайнее море клубящегосятумана. Из этого моря вдали поднималась высокая каменная стена. Крыши Римбургаплыли через туман, разрезая белесые клубы, как корабли разрезают волны. Земля,не скрепленная корнями деревьев, расползалась под конскими копытами. Ногискользили, всадники вскрикивали, ругались.

Странно было видеть плывущих, как лебеди по озеру, всадниковс торчащими впереди конскими головами, ниже туман съедал все. Часто тот илидругой конь оступался, из белесого месива выплескивалась бурая грязь. Фарамундуже не отряхивался, город близок.

В крепостные ворота они с Брунгильдой въехали стремя встремя. А на центральной площади перед дворцом префекта их встретила челядь,Брунгильду встретили ликующими воплями. Громыхало ревниво выругался, на хозяинавнимания почти не обращают!

Фарамунд соскочил с коня, протянул руки к Брунгильде. Онпоймал тот миг, когда она попыталась сойти сама, подхватил, невольно замер,держа почти на вытянутых руках, но все еще не опуская на землю. Ноздрейкоснулся нежный запах, чистый, словно ветер донес запах горных цветов. Онаневольно ухватилась за его плечи. Их глаза встретились, он с трудом оторвалвзгляд от ее чистого лица, золотых локонов, выбившихся из-под капюшона,медленно опустил ее на землю.

Брунгильда кивнула одному из слуг:

— И ты здесь, Регулий?.. Рада тебя видеть. Ты и здесьсмотришь за лошадьми?

— Точно, — ответил слуга. Он расплылся в широкойулыбке, показав щербатые зубы. — Здесь хорошие кони... Я одну лошадку тутдля вас уже присмотрел... Огонь, а не конь!

Брунгильда так мило улыбнулась этому старому пню, какникогда не улыбалась Фарамунду.

Подошел Громыхало, его глаза проследили, как Брунгильдалегко пошла по мраморным ступенькам, ведомая слугой.

— Ее сразу приняли как хозяйку, — сказал он судивлением. — Что-то в ней есть!..

— Наверное, — пробормотал Фарамунд. — Злаятолько слишком...

— Злая? — удивился Громыхало. — Да она —ангел! Все в нее сразу влюбились!.. Правда, это ангел с зубками... Ха-ха!Недаром и прозвище — Белозубая...

— Она свои зубки пускает в ход слишком часто, —сказал Фарамунд. — Ладно, ветер с севера, вот-вот снег пойдет так, чтозавалит все дороги. Но сейчас, пока земля подсохла, нам можно вернуться кпередним войскам.

Громыхало удивился:

— Ты не собираешься перезимовать здесь? С молодойженой?

— Как у нас с запасами? — спросил Фарамунд,игнорируя вопрос. — Теперь все не так просто. Уже не пограбишь, вокругсвои. Если мяса мало, пошли людей в лес. Когда подъезжали к бургу, спугнулистадо свиней голов в полсотни! А вчера нам дорогу перешло стадо оленей вдвадцать голов. Рыбу можно ловить круглый год...

Громыхало покачал головой:

— Всего хватает. Потратиться, правда, пришлось... Непонимаю, зачем было платить, если можно отнять? Но платили, как ты и приказал.

— Голодные уйдут от нас, — буркнулФарамунд. — А я хочу, чтобы от других уходили ко мне.

— Как скажешь. Будем укреплять город?

— Зачем?

Громыхало пожал плечами:

— Теперь Римбург становится самым главным городомфранков. Сюда будут нацелены основные удары. Но если надстроить и укрепитьгородскую стену... мы ее малость порушили, то захватить нас будет не просто.Если же с каменными башнями, бойницами... Понадобится целая армия. А пока армиюсоберут, то и мы успеем собрать не меньше.

Фарамунд развел руками:

— Ты прав, прав. Но кто сказал, что мы будем сидетьздесь?.. Как только растает снег, и земля чуть подсохнет, мы двинемся вслед заптицами. Нет, навстречу тем нашим птицам, что улетали в теплые края! Посмотрим,что там такое необыкновенное...

В голосе его прозвучала боль. Громыхало отвел глаза, сопелсочувствующе. Все знали, что в южные земли хотела попасть Лютеция, там у нееродня, и Фарамунд неистово собирал войска, чтобы проложить для нее дорогу...Но, наверное, тяга к дальним землям остается в человеке...

— Хорошо, — сказал Громыхало деловито, — но изимой не придется дремать... Совсем рядом бург Теодидриха, который мы обошли, атам собралось много отважных воинов. Они нам не присягнули! Стоит нам удалитьеще хоть десяток воинов из Римбурга, они тут же опрокинут нас. Еще за рекой,примерно в трех конных переходах начинаются земли кимвра Фридриха. У него икрепость надежная, и людей много. К тому же он в родстве с Менгесом иТердлихом, а с Родериком в большой дружбе. Тот всегда пришлет ему на помощьхоть конницу, хоть даст пешее войско. Еще нельзя спускать глаз с ДидрихаОтважного...

Фарамунд отмахнулся:

— Со всеми управимся. А сейчас у меня дела поважнее.Или — понеотложнее.

Он отвернулся, чтобы не видеть, как в глазах Громыхалопоявляется выражение понимания, хотя оба думали о разном.

Или не о разном?

Громыхало спохватился:

— Что мы тут застряли посреди двора? Твоя жена уженаверняка хозяйничает... Видел, как за ней побежала челядь? В нее уже всевлюблены с первого взгляда.

— Перестань, — поморщился Фарамунд. — Что тытвердишь одно и то же? Сам говорил, что нужно было укрепить положениединастическим браком. Заодно снискали симпатии южных франков... Если они ещегде-то уцелели!

Громыхало кивал, соглашался, затем брякнул:

— Да, ради нее стоило завоевывать земли!.. Она —настоящее сокровище.

Фарамунд бросил досадливо:

— Не понимаешь...

Но сам чувствовал, что его слова прозвучали неубедительно.Да и в голосе недоставало привычной твердости.

Факелы ровно освещали коридоры, и всюду, где они проходили,вооруженные люди, как заметила Брунгильда, салютовали Фарамунду. Раньше, какона знали, среди франков этого не делали. Этот воинственный рекс придумывает ивводит новые ритуалы... Или же, воюя с римлянами, незаметно перенимает ихобычаи.

Посреди зала полыхал огромный костер. Очаг был сложен измассивных камней, среди которых попадались даже с фрагментами барельефов. Передогнем на широкой лавке сидел старик с белыми редкими волосами и бритымподбородком с седой щетиной. Руки помешивали длинным железным прутом угли,шагов рекса по глухоте не услышал.

Фарамунд только двинул бровью, старик поднялся и уковылял снепристойной для старости поспешностью. Фарамунд опустился на его место.Брунгильда устремила на человека, не предложившего ей сесть, взгляд холодныхглаз, но Фарамунд, ничего не замечая, с наслаждением стягивал сапоги, от нихсразу пошел пар, поставил на край очага. От подернутых пеплом углей шло сильноесухое тепло.