Ее небольшие груди с острыми, как у козы, сосками, черными вслабом свете, двигались в такт ее мерным неторопливым движениям. Она сидела,обхватив ногами его бедра, он чувствовал ее нежное тепло. Пальцы разминали,гоняли кровь, он наконец-то ощутил, как страшное напряжение ушло окончательно,вытянулся в сладкой истоме, чувствуя себя сильным, могучим, отдохнувшимзверем...

— Ой, — сказала она. В ее голосе послышался смешокпополам с испугом. — Рекс, мне так трудно дотянуться...

Ему не надо было скашивать глаза вниз, чтобы понять, что онаимеет в виду. Он чувствовал ее мягкий горячий живот, когда она наклонялась всемтелом, и когда вся разбуженная кровь освобожденно ринулась в гениталии, онзарычал, схватил ее и, быстро перекатившись, навис над нею, огромный ираспаленный.

— Ой, рекс...

Она вскрикнула тонко и жалобно. Он взял ее грубо, жадно,по-звериному. И быстро. После чего отвалился в сторону, застыл, раскинув руки иглядя на проступающие в слабом рассвете балки. Клотильда лежала тихая, какзатаившийся зверек. Ему почудилось, что она не то тихонько плачет, страшась егоразбудить неосторожным движением, не то вздрагивает от пережитого ужаса иукрадкой ощупывает себя: целы ли косточки.

Потом краем глаза он видел смутное движение. Клотильдавстала, ночную рубашку прижимала к груди, прикрывая наготу. Лицо ее похудело,выглядело изможденным. Глаза ее казались темными пещерами.

— Рекс, — прошелестел ее голосок. — Я была...девственницей. Так что простыню... пусть видят.

В ночной тишине ее босые ступни прошлепали отчетливо, словнок двери побежал утенок с мокрыми перепончатыми лапками.

Через час в спальню ворвались хохочущие гости. Фарамунд вэто время, обнаженный до пояса, умывался из кадки, а в другом конце зала троеслужанок, среди которых была и Клотильда, расчесывали необыкновенные золотыеволосы Брунгильды Белозубой.

Во главе гостей шествовал Тревор. Его опередили Вехульд иУнгардлик, разом ухватили простыню, завопили ликующе, вскинули ее как знамя.Фарамунд видел, как Брунгильда вздрогнула, ее огромные глаза на миг повернулисьв его сторону, в следующее мгновение она словно отпрянула в отвращении.

А что я должен был делать, спросил ее молча Фарамунд. Онсцепил зубы, только плескал воду в лицо и на грудь с такой силой, что гостиотпрянули с веселыми воплями.

— Эту простыню можно как знамя! — орал Вехульдликующе. — Рекс, можно мне отодрать кусочек? Говорят, это как амулет,чтобы всегда быть... всегда!.. ха-ха!!..

— И мне!..

— Ага, ему — да!..

— Ты на что намекаешь?

Фарамунд с гадливостью слушал пьяные вопли и поздравления.Похоже, пир продолжался всю ночь, и, судя по всему, они готовы пьянствовать идальше.

Как был мокрый до пояса, он направился к Брунгильде. Ещеиздали видел, как она напряглась, подобралась. Служанки хихикали, смотрели нанего влажными зовущими глазами, добрыми, как у коров. Только Брунгильдасмотрела прямо перед собой, да еще Клотильда отводила взгляд, ее рукистарательно работали гребнем.

— Дорогая Брунгильда, — сказал он ровнымголосом. — Мне этот пир надоел. Мы сегодня же отправляемся в мои владения.Там у меня масса дел... что требуют моего присутствия.

Она напряглась, бледная и с темными кругами под глазами. Онавыглядела изнуренной, словно, в самом деле, он всю ночь ее терзал, насыщая своюпохоть. С обескровленных губ слетело едва слышное:

— Мой супруг... но ты намеревался идти на войну,оставив меня здесь...

— Я передумал, — сказал он грубо. — Моясупруга должна жить в Римбурге. Это настоящая каменная крепость. Кстати, этотмаленький бург тоже остается твоим... хотя, думаю, лучше здесь оставитьхозяевами Тревора и Редьярда.

После короткой паузы она взглянула в его суровое лицо,словно вырезанное из серого гранита. Челюсть Фарамунда выдвинулась вперед, вглазах блистали крохотные молнии, выдавая приближение грозы.

— Да, мой супруг, — ответила она.

— Я велю собираться в дорогу, — сообщил он.

Она снова сказала безжизненно:

— Да, мой супруг.

Он видел, что она по-прежнему брезгливо не называет его поимени, зато теперь всячески подчеркивает для гостей и служанок свой статус.

Они выехали в тот же день, в полдень. Вечно затянутое темнымитучами небо просветлело, По светлому пятну, что медленно двигалось по тусторону туч, можно было угадать, где находится солнце. Когда отряд выехал изворот, в щель между тучами на землю упал прямой, как огненный меч, солнечныйлуч.

Волосы Брунгильды вспыхнули так неистово, что Фарамундотшатнулся. Его воины забормотали, он подумал, что творят оберегающиезаклинания, но их глаза были полны восторга. Стройная и прекрасная, онаблистала верхом на белой лошади, как создание небес. Ослепительно чистая, одухотворенная— он понял, что уж ее никогда не коснутся обвинения в колдовстве или черноймагии.

Он поспешно отвел взгляд, жеребец уловил немой наказ,понесся во главе отряда. Сзади загрохотали копыта, судя по стуку, догонял нагромадном коне, похожем больше на слона, грузный Громыхало, еще не просохший отпьянства и обжорства.

— Рекс, — крикнул он, — мы сразу к передовымотрядам или... продолжим свадьбу?

Фарамунд вздрогнул. Громыхало прав, ему надо думать обобороне захваченных рубежей, о подавлении мятежей, о налогах, о закупке оружия,о выделке шкур для кожаных лат, но его череп распирает от мыслей о Брунгильде,которая сверкает в середине отряда, как редкая драгоценность в перстне. Передглазами вместо крепостных стен, на которые взбираются его люди, всплывает еебелое лицо с негодующими глазами, а вместо воинского клича слышит ее гневныйголос.

Опомнившись, он слышал теперь и конский топот, и перезвонудил, и скрип седел. Громыхало все еще смотрел в ожидании ответа. Рот его началоткрываться, глаза стали крупные как у рака.

— Задумался, — ответил Фарамунд снеловкостью. — Конечно же, завезем Брунгильду, а потом к войскам... Кактолько зима пройдет, продолжим двигаться на юг. А то и раньше...

Громыхало некоторое время ехал молча, посапывал. Кониобнюхивались на ходу, над головой проплывали покрученные узловатые ветки.

— С повозкой бы тут намучались, — сказал Громыхалонеожиданно. — То, что тебе Брунгильду удалось уговорить ехать верхом...

— Уговорить? — буркнул Фарамунд. — Онанастояла, что поедет верхом!

— Неужели? — изумился Громыхало. —Удивительная женщина! Ее сестра... пусть ей место будет по правую руку их бога,коней побаивалась. А эта скачет так, что все рты разевают! Воины ее ужеполюбили.

Фарамунд отмахнулся, сердце заволокла печаль при одном упоминанииимени Лютеции. Но и стало приятно, что воины любят Брунгильду, что восхищаютсяею не потому, что она его жена, даже не за божественную красоту, что понятно, авот за эту неприхотливость, за умение легко переносить тяготы пути.