— Лютеция... — шептали его губы сквозьрыдания. — Лютеция... Почему?.. ну почему?

Слезы катились горячие, жгучие. Он глотал те, что попадалина губы, остальные промочили подушку насквозь, он стискивал ее, горячую ивлажную, а рыдания все сотрясали тело. Он плакал мучительно, неумело, трудно,как плачут сильные мужчины, что целые народы заставляют рыдать, но сами непроронят и слезинки...

Сквозь шум крови в ушах он услышал присутствие живогосущества. В полумраке маячила та же тонкая фигурка в длинной сорочке до пола.На миг ему показалось, что это все же Брунгильда, но женщина шевельнулась,слабый отблеск светильника упал на ее лицо.

Черные, как смоль, волосы служанки тонули в полумраке,бледное лицо расплывалось, но она храбро стояла возле ложа. Фарамунд привстална локте, Клотильда пугливо запахивала ворот ночной рубашки. Тонкие пальчикисмутно белели на пушистом крае.

— Я же сказал... уходи, — напомнил он чужимголосом.

Клотильда пролепетала в страхе:

— Господин, пощадите!.. Но госпожа прислала... Исказала... сказала, что если я вернусь, меня накажут! На конюшне, гденаказывают слуг, Тенилур меня ненавидит, что я его отвергла! Он изобьет менятак, что поломает кости!..

В душе снова полыхнул гнев, как горящее масло прокатиласьволна ярости. Но чувство оскорбления уже гасло, слишком бурно горело, теперьтам один пепел, теперь даже ощутил нечто вроде странного облегчения. На самомже деле, сейчас им с Брунгильдой оказаться в одной постели — это... этослишком. Лучше уж с гремучей змеей или глыбой льда...

— Не трясись, — выдавил он сквозь зубы. — Онатак и сказала?.. Насчет замены?

— Да, господин, — прошептала Клотильда. —Да!.. Только другими словами...

— Какими?

— Господин...

— Говори, — потребовал он.

— Я не могу, — прошептала она в ужасе.

— Говори, — сказал он грозно. — Или задушу.

Она побелела еще больше, хотя казалось, это невозможно,прошептала умоляюще:

— Господин, что вы хотите от служанки?.. Я не могузапомнить столько умных и красивых слов!.. Но суть та же, клянусь!

Он помолчал, грудь вздрагивала от толчков. Клотильдасмотрела в грозное лицо расширенными от ужаса глазами. Он, в самом деле, можетзадушить, ее тонкая шейка хрустнет под его сильными пальцами как цыплячья,затем швырнет на пол и пойдет к госпоже...

— Кто еще знает? — спросил он.

— Никто, клянусь, — сказала она торопливо. —Сперва она отослала всех служанок, заперла за ними дверь, только после этого...велела...

Фарамунд рухнул навзничь, снова уставился в темноту свода.Может быть, Брунгильда поступила верно, что не явилась на ложе. Ведь это всеголишь союз племен. А это уже скреплено. Она захотела свободы для себя, личнойсвободы. За это надо уважать, а не яриться, как простолюдин. Она заслуживаетуважения. Да, она — Брунгильда Белозубая, заслуживает с его стороны большеуважения, чем он ей выказывал.

И все-таки одна мысль не исчезла, а только ушла глубже,затаилась. Если бы Брунгильда не застала его во дворе с той девицей, то,возможно, она не додумалась бы заменить себя служанкой.

Клотильда, осмелев, придвинулась ближе. После паузыосторожно присела на самый краешек ложа, готовая как испуганный воробейвспорхнуть при первом же угрожающем движении большого и страшного человека.

Фарамунд лежал на спине, руки за голову, могучее тело смутновырисовывается в слабо освещенной комнате. Клотильда тихохонько приподнялаодеяло и робко скользнула на ложе.

Они лежали некоторое время молча. Фарамунд рассматривал тьмупод низким сводом, смутно белеющие потолочные балки. Когда в окно врывалсяпорыв свежего воздуха, пламя светильников колебалось, балки то становилисьмертвенно белыми, словно кости громадных допотопных животных, то пропадаливовсе в черноте.

И все же, несмотря на успокаивающие мысли, разумные иправильные, все та же странная злость, смешанная с таким же страннымоблегчением, внезапно снова без всякого предупреждения начинала вздымать грудь,жгла сердце, а череп раскалялся, как в горне. Он начинал часто и свиреподышать, спохватывался, снова всматривался в балки, рассматривал и считалщели...

Клотильда лежала тихая, как забившаяся в подполье мышь.Когда он замечал ее блестящие от страха глаза, то видел, что его тело снованапряжено, как тетива на луке, спохватывался, поспешно распускал мышцы. А черезмгновение замечал, что кулаки снова сжимаются до хруста, ноги напрягаются дляпрыжка, а мышцы рук готовы наносить и принимать удары...

Тоненький молящий голосок Клотильды раздался неожиданно:

— Господин, мне страшно... Пожалуйста, вам надоуспокоиться! Перевернитесь на живот, я вам помну спину. Это поможетотдохнуть...

Она стыдливо отводила глаза, когда он, в самом деле, лег наживот. Над собой он услышал облегченный вздох. Служанка трусила, страшилась,что он вспомнит о ее присутствии и попросту убьет, все же сочтя себяоскорбленным.

Ее маленькие, но цепкие пальцы принялись старательноразминать плечи, спину. Он уткнулся лицом в подушку.

— Так лучше? — прожурчал ее тихий голосок.

— Хорошо, — буркнул он.

— Я училась, — похвасталась она, чутьосмелев. — Все римские патриции держали у себя массажистов. У женщин тожебыли... слепые, правда.

— Почему слепые? — удивился он.

— Чтобы не видели, — пояснила она.

Ее пальцы мяли, терли, встряхивали, он чувствовал, какусталость и даже горечь выходят из тела, вымываются, испаряются, он снова почтисвеж, словно не было этой нелепой изнуряющей церемонии свадьбы,

Она промяла и заставила жить заснувшие мышцы плеч, он самощутил, насколько они у него широкие и массивные, пробудила группы мускуловспины, вдоль хребта пошла горячая кровь, потерла и пощипала ягодицы, что почтиомертвели от постоянного подпрыгивания в седле, отыскала и встряхнула каждуюжилку в ногах и даже в пальцах.

Потом он слышал, как она неслышно встала, а когда его ногаснова оказалась в ее руках, он слышал легкие щелчки, пальцам было горячо ищекотно.

— Ногти, как у медведя, — сказала она сосмешком. — По деревьям можно лазить... Теперь сапоги можно шить на размерменьше!..

Повинуясь ее руке, он расслабленно перевалился на спину.Злое напряжение растворилось, сильное тело лежало спокойно, он чувствовал, чтоон в любой момент может взметнуться в прыжке прямо с постели, но теперь мышцысами по себе не сокращаются, не стягиваются в узлы, от которых болят и едва нервутся сухожилия.

Она разминала ему плечи, потом кончики ее пальцев пробежалипо широким пластинам его груди. Он сам знал, что они похожи на римские медныелаты, выпуклые и массивные, но ее маленькие сильные пальцы взялись встряхиватьумело, кровь из глубин поднялась наверх,