class="p1">– Гляди, толстый желудь, – наклонилась к асфальту Надя, подбирая прошлогодний плод. – Откуда он тут взялся, на асфальте?

– Это орех, – сказал Лялин, рассматривая находку.

– Точно орех? – засомневалась Надя. – А похож на толстый желудь. Откуда он все-таки взялся?..

Она повернулась к высокой решетке забора небольшого особнячка, на крыльцо которого вышел покурить охранник. Что внутри – неизвестно, вывески не было. Надя и Лялин посмотрели наверх, но над ними висели неподвижные ветки клена и липы.

– Откуда взяться ореху или желудю, не понятно. Да еще и прошлогоднему. Вряд ли он висел на дереве.

– Дождем, наверное, вынесло. Вот только откуда?

– А вон, смотри, дерево дальнее с острыми листочками. – Надя махнула рукой в сторону.

– Да это дуб! – рассмотрел дерево Лялин. – Только не обычный, а дальневосточный, может быть. Возьми желудь, потом посадим. Вдруг вырастет?

Они пошли дальше по переулку и свернули к воротам, ведущим на территорию храма. Светлые квадраты плиток были усыпаны нежной зеленью крылатых лопастей, падающих кленовых семян.

– А вы делали носики?

Лялин поднял со скамейки одно из крылышек.

– Нужно было послюнить и прислонить.

Он лизнул семена и, согнув, посадил на нос.

– Вот, теперь не свалится!

Он покрутил головой.

– Я тоже хочу! – обрадовалась Надя. – Только ты сам мне прислони.

Она протянула ему зеленое семечко.

– Моим слюням ты больше доверяешь?

Лялин прижал мокрые лопасти к Надиному носу.

– И правда, не падает! – рассмеялась она. – Давай сделаем селфи!

Во дворе росли яблони и рябины, окруженные цветочными клумбами. Было заметно, что за растениями хорошо ухаживают. «Храм Воскресения Христова в Кадашах» – прочитала Надя табличку на стене оранжево-белой церкви с золотыми куполами.

– А вот куда мы сейчас поднимемся! – она махнула рукой в сторону шатровой колокольни. – Как здорово, что ты тоже хочешь!

– Я хочу. Я с тобой все хочу, – Лялин поднял голову вверх. – Интересно, сколько там ступенек…

Надя позвонила гиду, и через несколько минут к ним вышел молодой человек похожий на гимназиста начала прошлого века, и даже современные брюки с рубашкой не могли исправить это впечатление. Его звали Николай. Худой, невысокий, из-под густой челки живые внимательные глаза. Надя с интересом рассматривала их нового знакомого, пытаясь определить, сколько ему лет. Экскурсию Николай начал со слов: «Первое упоминание храма относится к одна тысяча четыреста девяносто третьему году…», и Надя уже приготовилась к тому, что перед тем, как подняться наверх, придется прослушать энциклопедические сведения об этом храме. Но когда Николай заговорил о вариантах происхождения наименования «Кадаши», она перестала рассматривать клумбу и прислушалась к словам. Версий оказалось четыре: здесь жили бондари, изготавливавшие кади – бочки; от древнетюркского слова «кадаш», означающего товарищ, свободный человек, ведь слобода – это поселение вольных людей; от татарских судей «кади», живущих неподалеку; и вариант, которого придерживался Николай: здесь жили ткачи, производящие ткани для государева двора и занимавшиеся катанием полотна. Так Каташи превратились в Кадаши. Потом он рассказал о смешении архитектурных стилей, о неудачной реставрации, после которой храм затопило и появилась черная плесень там, где ее отродясь не было. О том, что раньше цвет стен был красным и виднелся кирпич, а несколько лет назад перекрасили в оранжевый.

– А почему так сделали реставрацию? – спросила Надя гида-гимназиста.

– У меня дипломная работа была по теме «Рубль за квадратный метр – цена аренды объектов культурного наследия при условии их реставрации», знаете такую программу? – ответил Николай. – Я тогда молодой был, наивный, думал – это благо. А оказалось, для полноценной реставрации нужны огромные деньги, и даже такая стоимость аренды их никогда не отобьет. И в итоге реставрацию делают плохо, для галочки, а страдают исторические ценности.

– Вы архитектор? – догадалась Надя.

– Я экономист-строитель, – ответил Николай. – Но давайте не будем о грустном, пройдем в храм.

Внутри он показал им двери, ведущие в центральную часть, на узорах которых нет ни одного повторяющего цветка. Но перед тем как зайти, Николай открыл неприметную дверцу в стене – заглянув в которую, Надя и Лялин увидели широкий балкон. Николай рассказал про резные колонны и версию, что на них изображен языческий бог леса.

– А можно выйти? – попросила Надя.

– Ну вообще нежелательно.

– А мы осторожно! – заверила она. – Только чуть-чуть посмотрим.

И, потянув Лялина за рукав, она шагнула на балкон. Надя смотрела на дома и крыши, людей внизу, на воздух, дрожащий и переливающийся, рассыпающийся чем-то прозрачным и звонким.

– Я забыла, как правильно называется этот балкон, – говорила она, заглядывая вниз, – как же здесь здорово! А Николай такой милый! Смотри, он на нас смотрит? Нет? Поцелуемся!

– Ай! – возмутилась она, почувствовав, как Лялин ловко ухватил ее за попу. – Ты в божьем храме!

– А кто хотел целоваться?

– Ну ты сравнил! Пойдем обратно.

Когда они вернулись, Николай рассказал о росписях, чугунном поле, иконах. Долго говорил об иконе святых Новомучеников и Исповедников Российских как о собирательном образе подвига, совершенного Русской церковью в двадцатом веке.

Надя внимательно рассмотрела сцену, где солдаты, похожие на красноармейцев, сбрасывали в шахту великую княгиню Елизавету Федоровну – основательницу Марфо-Мариинской обители – и ее келейницу Варвару вместе с великим князем Сергеем Михайловичем, князем Владимиром Палеем, еще тремя князьями и слугами.

– Буденовки на тех, кто сбрасывает, – заметила она. – А погон нет. Кто же они? Кто эти солдаты? На каждой картине они кого-то мучают и убивают. Зачем, почему, для чего это все произошло? Почему люди так легко отказались от Бога? Им было очень плохо, или хотелось, чтобы стало хорошо? А разве можно так писать икону?

– Написано по канону, – ответил Николай.

– Они в богатырках, – сказал Лялин. – Это потом их стали называть буденовками, а изначально были богатырки. Их придумал Васнецов для победного марша русских солдат в Берлине в семнадцатом году, и солдаты должны были походить на русских богатырей.

– Васнецов? – переспросил Николай. – Этого я не знал.

– Виктор, конечно, – добавил Лялин.

Дальше Николай подвел их к иконе преподобного Иова, игумена Почаевского, Почаевской иконе Божией Матери. Рассказал, что она замироточила во время службы в день смерти царской семьи.

– А я никогда не видела, чтобы икона мироточила, – вспомнила Надя.

– Да? – оживился Николай. – А вот сейчас мироточит Троеручица в Храме Успения Пресвятой Богородицы, на Гончарной. Сходите!

– Сходим?

Она повернулась к Лялину.

– Сходим, – ответил он.

– Пойдемте, я покажу вам образ святого царя-мученика Николая Второго, – продолжил Николай, подводя их к одному из окон храма. – Этот образ написан на кирпиче, который отец Александр привез из разрушенного дома Ипатьева в Екатеринбурге, где царская семья была расстреляна. Отец Александр очень чтит эту святыню…

Когда они вернулись обратно через цветочные двери, Николай