Привязка между нами должна вздрогнуть. Серая нить страха, чье отражение я вижу в глазах Публия. Он пытается отгородиться от меня, отодвинуться на кровати, но каюта слишком маленькая.

— Дэлия, ты знаешь дилемму пророка…

— Что в стихах? — Отпускаю рукав и хватаю запястье, чтобы коснуться голой кожи. Физический контакт, необходимый Леху. Энергии нет, но медик об этом не знает. — Публий, скажи, иначе я снова подселю в тебя духа.

Шантаж. Грязный и некрасивый. Я потом долго буду извиняться, но сейчас не отпущу медика, пока не услышу правду. Его рука горит под моей ладонью, пульс зашкаливает. Военные умеют справляться со страхом, но толстая привязка больше, чем страх. Она когда-то была зеленой и императивной. Публий не мог забыть мыслей Леха внутри себя. Агрессивную сущность, одержимую кровью. Лех выкрутил ему руки, вывернул нутро наизнанку и заставил делать то, что медику никогда не нравилось. Скальпель в том же кармане. Осталось сказать чужим голосом: «Это имя понравилось тебе», и дотянуться до него.

— Нет, Дэлия, — вздрагивает Публий и забирает руку из моих пальцев. — Ты уже слышала одно предсказание, хватит. До сих пор маску носишь и зовешь себя чужим именем. Хочешь, чтобы я сказал тебе: «Генерал умрет»? Я скажу, а ты выломаешь у Каликса дверь в сейфе, доберешься до свежей Шуи и съешь всю ягоду. Багровая пена пойдет изо рта через пять ударов сердца, через десять оно остановится. Катись в бездну, мудрец Мотылек со всеми своими духами.

Ответный удар получается сильным. Привязка выстреливает пружиной и возвращает мне все то, что я пыталась закачать в Публия. Пальцы дрожат, во рту сухо и каюта плывет перед глазами. Зачем он так? Я же не хотела ничего плохого.

— Почему все уверены, что я самоубийца? У меня на лбу написано? Если мудрец, значит, псих?

— Дэлия, нет, что ты?

Слезы прорываются сквозь слова и катятся горячими каплями по щекам. Теперь я толкаюсь пятками прочь от медика. Запах антисептика на губах едкой горечью, холод стены за плечами. Вселенная сделала все, чтобы я мучилась ожиданием до самого конца и перемешивала вероятности, как камни на доске для игры в Шу-Арлит. Белый, черный, выживет, умрет. Какой выбор ждет от меня Кукловод? Что он хочет за жизнь генерала?

Ручка лейтенанта Гракса в кармане комбинезона. Чернил много и пишут они на любых поверхностях. Публий еще здесь, но для меня его больше нет. Я открываю клапан кармана и отдаю себя в руки Кукловода.

«Что ты хочешь за его жизнь?»

Стержень со скрипом идет по пластику, глифы вспыхивают черным под пальцами. Снова и снова, пока четвертый дух не услышит.

«Что ты хочешь за его жизнь?»

— Дэлия! — зовет кто-то и дергает за плечи.

Бесполезно, я — часть ручки и продолжение слов. Глифы орнаментом украшают стены каюты. Большие маленькие, ровные, кривые. Каждый клочок пластика — холст, и он не должен остаться пустым.

«Что. Ты. Хочешь. За. Его. Жизнь?»

Знаки вопроса шипят черными змеями, пальцы мерзнут и немеют, а тот, кто меня держит, не может оторвать ручку от стены. Я — оружие и я безумна.

— Дэлия, очнись!

Я сделаю второй выбор, пусть только скажут какой. Моя жизнь? Жизнь наших детей? От чего Истинные потребуют отказаться ради того, чтобы антивирус подействовал на генерала? Я впервые могу узнать, сколько мы стоим на самом деле. Мы с Наилием без шелухи звания, статуса и способностей мудрецов. Мы-души, такие, какие есть. Рука вздрагивает в последний раз, пальцы Публия срываются с ткани рукавов и Кукловод выводит на стене глифы:

«Доставь Мемори в сектор Друза Агриппы Гора, отдай генералу четвертой армии и Наилий Орхитус Лар останется жив».

Вместе с ответом из меня уходит чужая сила, и я словно просыпаюсь. Несколько мгновений не понимаю, где нахожусь, кто изрисовал стену глифами и почему у меня правая рука болит?

— Мотылек, — шепчет за спиной Публий.

Трогать не решается, но я чувствую его ладони рядом со своими плечами. Напугала я военврача припадком? Да, все те же духи, ничего нового.

— Медиум, — поправляю его. — Мотылек мертва, теперь меня зовут по-другому.

— Хорошо, — соглашается он и начинает разговаривать со мной, как с психом или с беременной женщиной. Очень ласково. — Отдай ручку, пожалуйста. Вот так, умница. Голова кружится? Болит?

— Немного.

— Ложись на кровать. Осторожно.

Глифы вздрагивают перед глазами, голова касается подушки, но легче не становится. Скорлупа моей каюты треснула, и в неё настойчиво лезет реальная жизнь вместе с проблемами мира за барьером. Все здесь не поместится, что-то одно перекроет другое. И Кукловод справедливо претендует на мое внимание первым.

Ему плевать на наших с Наилием детей. Если честно, я больше всего боялась, что он потребует взамен их жизни, а в итоге услышала такое странное требование. Почему Мемори? Зачем она Друзу?

— Дэлия, — далеко и тихо звучит голос Публия, слова мешаются в кашу, — постарайся уснуть. Ты истощена, заперта в четырех стенах и постоянно себя накручиваешь. Надежда есть всегда. Вирус можно остановить, просто у Наилия это не получается сделать быстро. Ты не поможешь своему мужчине, если потеряешь детей. Пожалуйста, береги себя…

Мемори — мудрец-единичка. Юная, резкая и проблемная. Флавий нашел её в психиатрической клинике и поселил у себя, пока не адаптируется к нормальной жизни. Мемори изводила его, как могла. Постоянно несла чушь, устраивала сцены и била посуду. Бывший либрарий позволил поставить в своей квартире камеры из страха, что она навредит себе, пока он на службе. Рэм следил за ней даже в ванной комнате. Совершенно неуправляемой оказалась и настроила против себя всех мудрецов. Эмпат составил характеристику, где однозначно рекомендовал вернуть Мемори в клинику, пока острая фаза кризиса не пройдет. Мы с Флавием — единственные, кто был против. Я, поскольку знала, что кризис не навсегда, и Флавий, потому что привязался к нерадивой единичке. Заботился о ней, опекал. Но в итоге её все равно пришлось отправить обратно. Мы пытались уговорить мудреца поехать добровольно, Наилий ради этого Медиумом переоделся. Но Мемори закатила еще одну истерику, упала в ноги к Флавию и у генерала впервые проявились его способности мудреца. Затея с треском провалилась, Мемори увезли в психиатрическую клинику насильно. Теперь Кукловод требовал отдать её Друзу. Что-то изменилось, пока мы были на Эридане? Точно нет. Настолько глубокий кризис быстро не проходит. Зачем генералу четвертой армии, взрывающаяся в руках, граната?

— … он всегда живучим был, — продолжает рассказывать Публий в пустоту, словно самому себе, — даже когда на нем крест ставили и не давали шанса дожить до утра. Мы еще шутили, что бездна не торопится его забирать, чтобы побил рекорд по количеству грехов. Наилий просто так не сдастся…

— Я верю, правда, но нужно кое-что сделать. Только не удивляйся сейчас. Скажи, а Мемори невинна?

Грубо останавливаю военврача на середине фразы и вижу, как мрачнеет. Сбила с толку неуместным вопросом. Да, это важно. Принципиально.