Шрифт:
Интервал:
Закладка:
См. также: ИИ (искусственный интеллект); Природокультуры; Негэнтропия; Онтологический поворот; Постгуманизм; Процессуальные онтологии; Техничность.
Многовидовое
Вместо того чтобы просто отмечать факт многовидового смешения, лучше начать с вопроса: cui bono (кому выгодно), когда виды встречаются? Существа, когда-то ограниченные царством zoe, или голой жизнью, не защищенной от уничтожения, начали появляться рядом с людьми в домене bios, с отчетливой биографической и политической жизнью в социальных и гуманитарных науках об окружающей среде. Вместо того чтобы считать другие виды тварей только сознательными агентами, сетевыми акторами, теми, кто намеренно вступает в коммуникацию, или этическими субъектами, область многовидовых исследований предполагает, что другие организмы не должны демонстрировать свою эквивалентность человеку. Понятие «не-человеческое» похоже на «не-белое» – подразумевается отсутствие чего-либо.
Отходя от «вопроса о животном» и полемических утверждений Жака Деррида о том, что «нельзя и невозможно дальше поддерживать различие между человеком и животным», область многовидовых исследований также занимается «вопросом о грибах» и «вопросом о растениях» (Derrida, 2008). Грибы иллюстрируют «практики, процветающие в „промежутке“ между тем, что считается диким, и тем, что считается одомашненным», согласно Matsutake Worlds Research Group (2009). «Мысля как гриб» поднимает такие вопросы, как «Кто занимается одомашниванием? И с какой целью?». В недавней книге Майкла Мардера «Растительное мышление» растения рассматриваются как «коллективные существа», как «нетотализирующие ассамбляжи множественностей, политические по своей сути пространства дружелюбия» (2013).
Исследования многовидового мира включают в себя практику искусства замечать; это включает в себя страстное погружение в жизнь других. В эпоху, когда многие постчеловеческие мыслители обратили свое внимание на глобальное изменение климата, в эпоху, когда агентность и действия антропоса достигли такого масштаба, что могут охватить и поставить под угрозу всю планету, другие обращаются к топосу территории, почвы и города. Этнографы многовидового и художники следуют за Донной Харауэй, которая настаивает: «Я существо грязи, а не небес». Агитируя против дискурса антропоцена, многовидовые исследования занимаются написанием и созданием культуры менее антропоцентричным методом, чем в преобладающих тенденциях. В разрушенных многочисленными катастрофами ландшафтах этнографы и художники открывают скромные места биокультурной надежды.
Тимоти Ингольд недавно предложил отказаться от многовидовой идиомы, поскольку само понятие вида является человеческой конструкцией. «Только с точки зрения универсального человечества, – утверждает он, – мир живых существ предстает как каталог биоразнообразия, как множество видов» (2000: 217). Однако, принимая во внимание метаморфозы агентности в многовидовых мирах, мы увидим, что люди не одиноки в практиках объединения одних видов на основе сходства и отделения других на основе различий. Разнообразные организмы участвуют в процессах распознавания, дифференциации и классификации, определяя себя и других в качестве «видов». Другими словами, виды возникают как запутанные агенты, становящиеся рядом с другими в общих мирах. Открывая друг друга заново в межпоколенческих танцах, виды продолжаются во времени и пространстве. Виды также иногда становятся помимо себя, перефразируя Брайана Ротмана (2008), они попеременно представляются себе самим, становясь множественными и параллельными, с ликованием стирая границы.
Виды подразумевают множество. Новые данные о микробных видах-компаньонах придают новый поворот предположению Аннмари Мол, что тела представляют собой «сложно согласованную совокупность» (Mol, 2002: viii; 2017: 22). Если виды иногда кажутся изолированными, возможно, это просто из-за ограниченности наших собственных эпистемологий и практик. Микробиополитическая максима Джо Дамита гласит: «Никогда не думайте, будто знаете все виды, участвующие в принятии решения. Королларий: никогда не думай, что говоришь только за себя» (2008: xii).
См. также: Биологическое/живое искусство; Анимизм (Limulus); Эпигенетический ландшафт; Не-человеческая агентность; Антропоцен; Капиталоцен и хтулуцен; Родство; Симбиогенез.
Молодежь
Как молодые люди вырастают в постчеловеческих субъектов? Как их уже идеологизированные и дисциплинированные технотела нормализуют и оспаривают господствующие представления о том, что значит быть человеком? По мере того как новое аппаратное и программное обеспечение изменяет их жизненную среду и повседневные практики, молодые люди используют возможности, открываемые этими изменениями, чтобы застолбить себе средства к существованию и свои идентичности. В своих обрядах перехода во взрослую жизнь молодые люди могут использовать новые метафоры и перформансы, основанные на биотехнологических достижениях, включая носимые устройства, смартфоны, приложения для самоисчисления, генную инженерию и нейрофармакологию.
Размышления вроде тех, что встречаются в книге Бострома «Почему я хочу стать постчеловеком, когда вырасту» (Bostrom, 2013b), можно считать примером повсеместно распространенного телеологического нарратива о прогрессе и совершенствовании человека. С накоплением будущими поколениями постчеловеческих способностей связывают большие надежды. Этот сценарий предполагает, что, по мере того как симбиоз человека и техники, природы и культуры приближается к неизбежному завершению, будут актуализированы возможности постчеловека, которые естественным образом улучшат здоровье, познавательные процессы и эмоциональное благополучие, принеся всеобщее равенство и мир. Однако, хотя большинство молодых людей в современном мире в той или иной степени являются киборгами, необходимо проблематизировать детерминистское и универсализирующее понятие постгуманистической молодежной субъективности.
Феминистская и постколониальная технонаука предлагают скорректировать идентификацию постчеловеческой молодежи как социально-технологического ассамбляжа, дифференциально организованного в интерсекциональную сетку властных отношений. В этой статье мы фокусируемся на постчеловеческой молодежи, раскрывая геополитическую микрополитику четырех ключевых этапов технологического жизненного цикла: производства, маркетинга, применения и утилизации. Таким образом, мы покажем, сколь сильно различается постчеловеческий опыт молодежных технотел. В зависимости от конкретных соотношений таких векторов, как гендер, «раса», класс и географическое положение, технологии действуют как практики привилегий или маргинальности.
Производство
Прежде всего, рассматривая начало цепочки поставок гаджетов, следует безотлагательно признать прекарность жизни значительной части постчеловеческой молодежи и детей. Например, в определенных регионах глобального Юга вроде зон военных конфликтов в Демократической Республике Конго молодые люди вынуждены вручную добывать полезные ископаемые, такие как касситерит, вольфрамит и колтан. Эти кровавые минералы затем используют в производстве бытовой электроники. Далее, на заводах Foxconn и Pegatron в Китае и Индии основной резерв рабочей силы формируется за счет молодых мигрантов из сельской местности. Они работают чрезмерно долгие смены на конвейерной линии, выполняя утомительные, однообразные задачи по сборке смартфонов и другой бытовой электроники.
Затем эти продукты блестяще оформляются как инструменты для обучения, работы, игр и общения, предназначенные для богатой, преимущественно белой западной молодежи.
Еще одно новое явление на глобальном Юге, аналог тяжелого физического труда при добыче и производстве полезных ископаемых – виртуальные потогонные мастерские. Здесь работники выполняют неквалифицированные рутинные задачи,