истечении положенных по закону четырех недель, суд приговорил Пьера де Краона, к вечному изгнанию и конфискации имущества. Закон был соблюден. Но пока судебный процесс шел своим чередом, дело Краона приобретало тревожные масштабы. Оно затронуло принцев, герцога Бретонского, мармузетов, приближенных короля, и конечно Клиссона, друга и наставника, сделавшего Карла мужчиной и королем. Оно бросило тень на брата короля, Людовика, в котором Карл, видел второго себя. Дело Краона вызвало кризис в правительстве, который уже давно назревал. Что касается короля, то оно резануло его по сердцу.

Война в Бретани

Вскоре после нападения на коннетабля в Париже распространилась весть о том, что Краон укрылся у герцога Бретонского. Ходили даже слухи, что сам герцог Иоанн IV был в этом замешан, и более того, что именно он подтолкнул Краона к совершению преступления. Годом ранее, будучи изгнанным от двора, Краон отправился жаловаться своему кузену герцогу. "Все зло исходит от Клиссона", — ответил герцог, не преминувший создать коннетаблю еще одного врага. Поэтому, чтобы отомстить и угодить герцогу, который смертельно ненавидел Клиссона, Краон и организовал нападение. Некоторые передавали, что Иоанн Бретонский выговаривал своему кузену: "Вы слабак, если не смогли зарубить человека, которого во всем превосходите. — Милорд, — отвечал Пьер, — это дьявольщина. Я уверен, что все дьяволы ада, к которым он сам принадлежит, охраняли его и избавили от моих рук". Если верить Фруассару, именно так Краон оправдывал за свою неудачу.

Все это были слухи и сплетни, но в них была и доля правды. Настолько, что король и его Ближний Совет, то есть мармузеты, решили написать герцогу, чтобы тот "под честное слово, если этот изменник короны Франции, Пьер де Краон, окажется в Бретани или где-либо еще, где герцог имеет власть, то он должен схватить его и отправить к королю". Иоанн Бретонский, стремившийся сохранить мир в своем герцогстве, поспешил ответить королю, что "ничего не знает и не хочет знать о сире Пьере де Краоне", что частная война между Краоном и Клиссоном не его дело и что он просит короля "его простить".

После этого дело приобрело новое направление. Теперь на Совете обсуждалось не нападение на Клиссона, а "дело Бретани", как выражались хронисты. Достаточно ли было получено извинений от герцога Бретонского? Должны ли они быть приняты или герцога следует считать сообщником Краона? И если да, то как следует квалифицировать его преступление? И как он должен быть наказан? На Ближнем Совете все согласились с тем, что герцог виновен. Король и его брат заявили, что "возмущение было слишком велико" и что "оно слишком сильно задело королевское величество". Оба были полны решимости отомстить за это преступление.

Мармузеты, напротив, рассматривали дело как судебные эксперты, с кодексом в руках. Краон совершил преступление, связанное с изменой, напав на коннетабля, который является высшим офицером короны и главнокомандующим королевской армии. Он должен быть изгнан из королевства. Если герцог Бретонский не выдает Краона, значит, он не выполняет приказ, полученный от короля. Отказ повиноваться королю, является соучастием в преступлении, следовательно герцог Бретонский виновен в измене.

После всех обсуждений на этом ограниченном Совете, где присутствовали только король, его брат и мармузеты, было принято решение. Оно было единодушным: "Король сам отправится в Бретань". Тут же был отдан приказ собрать армию, созвать принцев, баронов и всех вассалов короля.

Гонцы выехали из Парижа, везя с собой королевские указы. Когда весть о решении правительства распространилась, общественное мнение было ошеломлено. Конечно слово герцога Бретонского ничего не стоило. Поскольку это была не первая его измена. Все это знали. Но разве это повод собирать армию? Тратить столько денег, заработанных трудом бедных людей? Чтобы рисковать грабежами в середине августа и одной из тех заразных болезней, которые следуют за проходящими войсками? Рисковать жизнями стольких рыцарей, для которых ни Краон, ни Клиссон ничего не значили? Так думали принцы и народ, не знавший проблем государства, но хорошо знакомый с войной. Самыми "изумленными" — это слово употребил Жувенель дез Юрсен — были дяди короля. Они видели, как король Наваррский изменял и переизменял десять раз, прежде чем король Иоанн II или Карл V решали выступить против него с оружием в руках. Но никогда еще они не видели, чтобы король Франции объявлял войну, не посоветовавшись с принцами.

Пока гонцы короля галопом скакали по городам и весям, выяснилось несколько неприятных истин. Не исключено, что решимость Людовика выступить против Краона была вызвана не только любовью молодого принца к королю и чести короны. Новый герцог Орлеанский сильно изменился с тех времен, когда мармузеты хотели сделать из него образцового принца, полностью преданного делу короля и лишенного собственных территориальных амбиций! Теперь же ему захотелось заполучить конфискованные у Краона владения, в долине Луары, на границе Мэна и Анжу. Он быстро заставил короля передать ему Поршефонтен, Ла-Форте-Мезон-ле-Шартр, Трефур, чтобы создать территориальный коридор на запад, к Ле-Ману и Ла-Ферте-Бернар. И почему бы ему не получить также Сабле и другие места, если армия короля сможет их взять? Возможно, Людовик думал отомстить за честь короля, а возможно, он также хотел потрафить своей собственной.

А что же Клиссон? Клиссон, ради которого король бросил вызов своим дядям и баронам, рисковал своими финансами и любовью подданных. После нападения, когда его жизнь оказалась под угрозой, он составил завещание и разделил свое имущество между двумя дочерьми. Он создал необходимые благочестивые или благотворительные фонды, чтобы не сгореть в аду. Он точно указал, где находятся его золото, драгоценности, серебряные изделия, векселя и облигации… Так стало известно, что только движимого имущества у коннетабля было на 1.700.000 франков… "Это была большая новость", — пишет Фруассар. Друзья Клиссона, а еще больше его враги, недоумевали, как он мог накопить такое богатство. "Как мог коннетабль накопить столько флоринов? У короля Франции столько нет… Не все же досталось ему как честно заработанное". Такие вещи трудно переварить. Но принятое решение осталось неизменным. Мармузеты были уверены в своей правоте, а король и слышать не хотел о помиловании преступника.

Как бы там ни было приказ был отдан и удивленные таким поворотом дел, дворяне и бароны стали готовиться в военному походу.

Но в этот момент на Карла VI стали наседать его дяди. По их мнению совершить "путешествие в Бретань" было чистым безумием, в результате которого король мог сильно пострадать. Им приходилось верить. Разве не были они естественными советниками короля по вопросам войны и дипломатии, а также феодальных взаимоотношений? Разве не их долг, как пэров Франции, защищать корону? Если мармузеты заняты подсчетом денье, маранием пергаментов и наполнением сундуков исками — это их дело. Но между двумя сферами государственной деятельности есть барьер, который нельзя переступать. Есть заповедная область, куда могли войти только те, кто предназначен для этого по рождению. Но мармузетам были не чужды решительные проступки. Они уже пытались разрушить непреодолимые социальные барьеры. Мы