– Скажу кратко! – грохотнул он. – Мне недосугдолго болтать. Кто-то напал и ограбил Валонов, членов горнопромышленноготоварищества из золотостокских копей. А я предупреждал, что Валоны из ЗолотогоСтока находятся под моей опекой и охраной. Так вот, я кое-что скажу, а уж вырешайте: если у кого-либо из вас, паршивцы, рыльце в пуху, так пусть лучше сампризнается, иначе, ежели я его споймаю, так буду с сукина сына ремни драть,даже если он рыцарь.

Лицо Маркварта Штольберга покрыла, можно бы сказать, чернаятуча. Кромолинские раубриттеры зашумели. Фричко Ностиц и Вителодозо Гаэтани нешевельнулись, продолжая сидеть на конях не хуже двух железных кукол. Стрелки жеиз свиты наклонили арбалеты, готовые пустить их в дело.

– Особое подозрение за названные фокусы, –продолжал фон Чирне, – падает на Кунца Аулока и Сторка из Горговиц, такчто я опять же скажу вам, а вы внимательно слушайте: ежели вздумаете этихподлюг и ублюдков укрывать в Кромолине, то меня попомните. Известно, –продолжал Чирне, не обращая внимания на усиливающийся меж рыцарей шум, –что выродки Аулок и Сторк кормятся у Стерчей, у братьев Вольфгера и Морольда,таких же паскуд и негодяев. С ними у меня давние счеты, но теперь их наглостьперешла границы. Если история с Валонами обернется правдой, то я из Стерчейкишки выпущу. А одним махом и из тех, кто их покрывать надумает.

И еще одно дело, под сам конец. Не менее важное, так чтонавострите уши. Последнее время кто-то крепко на купцов навалился. То и делокакого-нибудь mercatora обнаруживают хладным и застывшим. Дело, впрочем,давнее, и углубляться в него я не собираюсь, но скажу так: аугсбургскаякомпания Фуггеров платит мне за охрану. Поэтому, если с кем-нибудь изфуггеровских меркаторов какое-нито приключение случится и будет ясно, чтозамешан кто-то из вас, то пусть Бог над ним смилостивится. Понятно? Понятно,сукины дети?

Слыша, как вздымается злой гул, Хайн фон Чирне неожиданновыхватил меч. Засвистело.

– А ежели, – рявкнул он, – кто супротивитсятому, что я сказал, или думает, дескать, я лгу, и воще, ежели кому сказанное непо вкусу, то прошу сюда, на майдан! Враз железом дело разрешим. А ну! Жду!Псякрев, с самой Пасхи никого не приканчивал.

– Некрасиво поступаете, господин Хайн, – спокойносказал Маркварт фон Штольберг. – Разве ж так след?

– Мои слова, – Чирне еще больше вытянул оружие изножен, – не касаются ни вас, почтенный господин Марварт, ни уважаемогогосподина Трауготта. И вообще никого из старейшин. Но свои права я знаю. Из толпывызвать имею право любого.

– Я лишь сказал, что это некрасиво. Вас все знают. Васи ваш меч.

– Так как же? – фыркнул разбойник. – Мнетеперь, значит, чтобы не узнавали, девкой переодеваться, как Ланселот Озерный?Я сказал: свои права знаю. Да и они тоже их знают. Эта вот шайка засранцев сдрожащими подштанниками.

Раубриттеры зашумели. Рейневан видел, как у стоящего рядом сним Котвица кровь от ярости отхлынула от лица, услышал, как Венциль де Хартаскрежетнул зубами. Отто Глаубиц схватился за рукоять и сделал такое движение,словно хотел выступить вперед, но Ясько Хромой схватил его за руку.

– Не дури, – буркнул он. – От его меча ещеникто живым не уходил.

Хайн фон Чирне снова махнул мечом, прошелся, позвякиваяшпорами.

– Ну и что, пердохеры? Что, говноеды, никто не решится?Знаете, кем я вас всех считаю? Бычьими жопами. И таковыми во всеуслышаниеобъявляю. А что? Может, кто возразит? Может, кто скажет, что я вру? Никто?Стало быть, вы все до одного пердуны, рохли и тонкобздюхи. И воще – позорищедля рыцарства!

Рыцари-разбойники зашумели еще громче. Однако Хайн,казалось, этого не замечал.

– Один только, – продолжал он, тычапальцем, – вижу, есть среди вас мужчина, вон он там стоит. Боживой деЛоссов. Воистину не разумею, что такой человек может делать в толпе вамподобных выкидышей, прощелыг и козотрахов. Видать, сам скурвился. Тьфу, стыд исрам.

Лоссов выпрямился, скрестил руки на украшенной гербовойрысью груди, не смутившись, выдержал взгляд Хайна.

Однако не пошевелился и продолжал стоять с каменным лицом.Его спокойствие явно распалило фон Чирне. Разбойник покраснел, упер руку в бок.

– Козотрахи! – закричал он. – Выкидышинедоскребанные! Щипокуры! Вызываю вас, слышите, уделанные говномазы! Пешимилибо конными, сейчас, здесь, на этой площади! Хоть на мечах, хоть на топорах.Да на чем хотите, выбирайте! Ну, кто? Может, ты, Гуго Котвиц? Может, ты,Кроссиг? Может, ты, Рымбаба, помет куриный?

Пашко Рымбаба наклонился и схватился за меч, скаля зубыиз-под усов. Вольдин из Осин схватил его за плечо, удержал на месте тяжелойрукой.

– Утихомирься, – прошипел он. – Тебе что,жизнь не мила? Против него никто не стоит.

Хайн фон Чирне захохотал, словно услышал.

– Никто? Никто не выступит? Нету смелого? Так я идумал! Ах вы, жопосраи! Собачьи хвосты! Жбанопии! Горшкоскребы!

– А, мать твою! – неожиданно рявкнул, выступаявперед, Экхард фон Зульц. – Индюк надутый! Мордач! Жоподуй! Выходи наплац!

– На нем стою, – спокойно ответил Хайн фонЧирне. – Ну, на чем испробуем?

– На этом! – Зульц поднял самопал. – Больноты горд, Чирне, потому как силен на мечах, могуч на топорах! А ныне новое вмоде – вот она, современность-то! Равные шансы! Стреляться будем!

В поднявшемся шуме Хайн фон Чирне подошел к коню и черезминуту вернулся, неся стрельбу. Однако если у Экхарда Зульца была обыкновеннаяпищаль, простая труба на палке, то оружием Чирне была прямо-таки художественноизготовленная ручница с граненым стволом, посаженным на профилированное дубовоеложе.

– Ну, значит, пусть будет огнестрельное, – заявилон. – Пусть будет современность и дома, и во дворе. Пометьте ристалище.

Дело пошло быстро. Рубежи обозначили двумя вбитыми в землюпиками, определившими дистанцию в десять шагов между рядами горящих мазниц.Чирне и Зульц встали друг против друга, каждый с самопалом под мышкой и тлеющимфитилем в другой руке. Раубриттеры отошли на стороны, освобождая линиювыстрела.

– Готовь оружие! – Ноткер Вейрах, взявший на себяобязанность герольда, поднял булаву. – Цельсь!

Противники наклонились, поднесли фитили к запалам.

– Пли!