Если он найдет трупы, времени у него будет сколько угодно.

— Выход только один?

— Не-е, еще есть. На той стороне колодец, тоже можновылезти, и вон за тем домом. Там недавно бетонными плитами завалили, но всеравно протиснуться можно. Там Зинка-Плесень с осени живет.

— Да что ты врешь! — сказал майор Булкин и почесал бровь. —Зинка на Курском живет!

— Не-е, Петр Петрович, здесь она живет. Она на Курскомпромышляет, а живет здесь. Чика, тот давно в церкву перебрался, он у них теперьсамый большой начальник, вроде как вы.

Никоненко не слушал, оглядывая серый от грязной воды исугробов двор, но ненужные слова лезли в череп, застревали в нем, мешалисоображать.

Значит, выходов еще два. Машина останавливалась здесь.

— Ты не видел, он никого из машины не вытаскивал?

— Да я не смотрел, — сказал Миша-Божье-Слово, шмыгаямясистым носом, — чего мне смотреть-то? Я ж понимаю, что такая машина сюдапросто так не заедет. Я погляжу, а мне потом по башке. Или вы, или тот, кто намашине приехал. Я ведь ни от кого не прячусь, все знают, где меня найти можно.Так что ни к чему мне.

— Вот если б поглядел, я бы тебе, как в Библии, разомтридцать три греха списал, — взглянув на капитана, назидательно произнес майорБулкин.

— Дак откуда ж я!..

Дернув, Никоненко достал из кобуры пистолет.

— Петр Петрович, ты бы пошел к тому лазу, где твояЗинка-Плесень живет. А гаврика у колодца поставь. На всякий случай.

Майор пожал плечами.

Прилаживаясь к ставшей неудобной кожаной перевязи, Никоненкодернул шеей. Ноги вязли в ноздреватом снегу, записанном людьми и собаками.

Черный зев подземелья был прямо перед ним. Там было темно,как будто оттуда начиналась дорога в преисподнюю.

— Может, с тобой пойти? — спросил сзади майор Булкин.

— На ту сторону иди, Петр Петрович. Здесь я сам.

Шум улицы отрезало сразу, как ножом. Глаза быстро привыкалик темноте. Цементный пол, цементный потолок, цементные стены. По стенам трубы.Что за трубы? Почему так много? Куда ведут?

Коридор повернул, и стало совсем темно. Он постоял,привыкая. Только впереди и как будто слева колыхалось что-то неясное, какразбавленное чернильное пятно. Свет? Откуда там свет?

Он двинулся вперед, пригибаясь все ниже, потому что потолокстал прижимать его, и в середине размытого чернильного пятна увидел темнуюбесформенную кучу.

Труп? Груда тряпья?

Он зажег фонарь. Желтый конус выхватил из мрака кусокцементного пола и гору каких-то тряпок. Никоненко присел и потянул что-тотяжелое и мокрое. Женское пальто, явно не позабытое здесь Зинкой-Плесенью,подругой майора Булкина.

Все правильно. По крайней мере кто-то из них — Алина илиМаруся — здесь был.

— Маша! — позвал он осторожно, и каменное эхо следом за нимпрошипело презрительно “аша”. — Маша!

Откуда-то спереди, где потолок был еще ниже, послышалсяшорох и странный писк, не похожий на крысиный.

— Маша! — повторил он и на четвереньках быстро поползвперед. Адреналин совсем разбух в горле, в ушах, в голове, мешая дышать ивидеть.

Еще чуть-чуть. Пять метров. Три. Один.

Он нашел их в глухом цементном кармане. Фонарь равнодушновыхватил из мрака концлагерные детали — грязные заголившиеся женские ноги,бурые пятна крови, перекошенные рты и немигающие глаза. В них не было ничегопохожего на жизнь. Только огромный, вязкий, безысходный ужас.

— Маша, это я, — сказал он чужим от адреналина и ненавистиголосом. Глаза мигнули. Он положил фонарь на пол. — Маша, не пугайтесь, это я,все уже кончилось. Она жива?

Пальцы независимо от него быстро и толково обследовалиАлину. Пульс был, наполненный и ровный. Жива.

— Маша, давайте выбираться отсюда, — попросил он, — можете?Или позвать кого-нибудь? Маша!

— Да, — сказала она. — Могу.

Он волоком дотащил Алину до пересечения каких-то коридоров,а потом взвалил на плечо, как мешок с тряпками. Марусю он толкал перед собой,все время опасаясь, что она упадет. За ней тянулся неровный кровавый след, идышала она все тяжелее. Капитан весь покрылся холодным потом. Ненавистьстремительно сгущалась в голове.

Совещание он уехал проводить, мать его!.. Девок оставил напотом — еще успеет добить, а выбраться отсюда они точно никак не смогли бы.

Уличный свет в конце цементного мешка грянул и ослепил его.

— Маша, мы уже почти пришли. Еще чуть-чуть потерпите.

Каждый следующий шаг давался ей все с большим трудом. Алина,висящая вниз головой, вдруг дернулась и захрипела.

Снаружи, очень близко, вдруг раздался короткий вопль,странный треск, топот и мат. Никоненко рванулся вперед. Одной рукой онпридерживал Алину, в другой у него был пистолет.

— Маша, не выходить! На пол сесть, быстро! Ну!!!

Он кое-как сбросил на пол Алину и выскочил на улицу.

Серая иностранная машина стояла в двух шагах. Человек вдлинном пальто бежал от нее, странно вихляя из стороны в сторону, как будто немог сообразить, куда именно ему бежать.

— Стой, стой, твою мать!..

Через дорогу несся майор Булкин, на ходу доставая пистолет,но он был далеко.

Никоненко кинулся наперерез, но опоздал.

Миша-Божье-Слово, смешно вскидывавший ноги под неудобнымподрясником, опередил его. Он прыгнул на спину человеку в сером пальто, однойрукой за волосы оттаскивая назад голову, а другой сунув в ребра пистолет.

— Лицом вниз, твою мать!.. Ноги шире!! Ноги, я сказал!..

Никоненко подбежал, когда грязный Мишин башмак уже попиралсерое пальто, а руки в волдырях и заусенцах профессионально ощупывали карманы.

— Все чисто, — равнодушно сказал он капитану, которыйсмотрел на него чуть не разиня рот, — я решил, что в подвал его лучше непускать, — он кивнул на человека, распластанного в грязном снегу, — мало личто. Вдруг бы у вас из-за него неприятность случилась.

Пыхтя подбежал майор Булкин.

— Взяли? — спросил он с любопытством. — Этот самый?

— Этот самый, — подтвердил Никоненко. — Миша, там прямо увыхода две женщины. Вытащите их, пока я тут… оценю ситуацию.

Миша-Божье-Слово смешно подтянул подрясник и зашагал кцементному зеву. Никоненко, как зачарованный, смотрел ему вслед.