о своем отсутствии, которое, как мне казалось, продлится целый день, я не сказал, куда направляюсь. В состоявшейся 18 августа встрече в так называемом Доме приемов на Ленинских (ныне Воробьевых) горах участвовали первые лица Болгарии, Венгрии, ГДР и Польши, а также почти все Политбюро ЦК КПСС.

Ни одна делегация не включила в свой состав министров иностранных дел и обороны. Было также договорено, что при каждой делегации мог находиться только один человек, исполнявший обязанности секретаря и переводчика. Все другие, включая советскую охрану, с началом заседания должны были спуститься на первый этаж здания. Столь жесткие условия секретности совещания были беспрецедентными. Не имеет смысла описывать здесь ход заседания, поскольку его запись, которую я тогда сделал, была опубликована в 1995 г.[704] Однако хотелось бы подчеркнуть, что Брежнев по старой привычке проинформировал о своих намерениях Гомулку раньше других, по пути с аэродрома. Самое важное из того, что осталось в моей памяти, – сообщение Брежнева о единогласном решении Политбюро ЦК КПСС начать военную интервенцию в ночь с 20 на 21 августа и расчет на его поддержку со стороны всех прибывших в Москву представителей социалистических стран. При этом он подчеркнул, что все должны позаботиться о соблюдении строжайшей секретности в этом вопросе до момента начала интервенции. Гомулка прежде всего поинтересовался, обратились ли к СССР и остальным участникам коалиции с просьбой об оказании им помощи так называемые здоровые силы в руководстве КПЧ? Ответ Брежнева был отрицательным, а комментарий острым. Он проинформировал, что чехи объясняют ситуацию намерением расширить круг лиц, готовых подписать обращение. Однако, по словам Брежнева, из других источников стало известно, что многие из авторитетных лиц отказались от данного ранее обещания. Особенно резко он оценил поведение Алоиса Индры[705], который претендовал на место Дубчека, а сейчас колеблется. Это потребует, – сказал Брежнев, – пересмотра наших планов относительно будущего участия некоторых деятелей во власти. Он также добавил, что не стоит ожидать положительных перемен в позиции большего числа деятелей КПЧ, принимая во внимание их опасения возможных репрессий.

Поэтому необходимо без промедления поддерживать планы тех «здоровых сил», которые реально существуют, поскольку в дальнейшем ситуация может только ухудшиться. Гомулка ответил на рассуждения Брежнева краткой констатацией, что ничего другого он и не ожидал. Затем лидеры обменялись своими комментариями относительно возможной реакции Запада на интервенцию. Брежнев информировал о вполне определенных сигналах со стороны мировых держав, что в реальной политике они будут руководствоваться принципом взаимного невмешательства с учетом установленных сфер влияния в мире. Гомулка обратил внимание на то, что этот принцип настойчиво ставят под сомнения правительственные круги ФРГ. Пока их международное влияние невелико, можно не придавать их позиции большого значения, но в будущем ситуация может измениться. И к этому необходимо быть готовыми.

Совещание закончилось подписанием совместного протокола, содержавшего решение о начале военной интервенции в Чехословакию. Этот документ нигде не был опубликован.

После обеда в зале Дома приемов делегации сразу вылетели в свои страны. Гомулка объявил мне, что в связи с необходимостью срочной подготовки записи состоявшегося заседания я должен лететь вместе с делегацией в Варшаву. В первый раз я пересек границу СССР без паспорта, оставшегося в сейфе посольства. Однако самолет взял курс не на Варшаву, а на Ланьск, чтобы замаскировать пребывание нашей делегации в Москве. Там, занимаясь кропотливой расшифровкой собственных записей, сделанных на совещании, я провел вечер и следующее утро, но работу не закончил. На пути в Варшаву Юзеф Циранкевич[706] предложил поехать с ним в Совет министров, чтобы спокойно завершить работу (он даже заранее пригласил машинистку). Перед посадкой я проинформировал об этом Гомулку. Тот отреагировал резко: никакого Совета министров, поедете со мной в ЦК и там закончите работу. Доделывать текст пришлось в кабинете Валерия Намёткевича, неизменного, но давно уже не пользовавшегося особым доверием личного секретаря Гомулки. В это время «Веслав» переговорил по телефону со многими членами Политбюро. После того, как я передал ему почти весь текст, он распорядился вызвать генералов Войцеха Ярузельского[707] и Болеслава Хоху[708], а Намёткевича отослал домой. Разговор с генералами продолжался довольно долго, так что за это время мне удалось закончить работу. Когда Гомулка прочитал текст целиком, то, уже уставший, сказал: «Вот теперь мы можем спокойно выпить кофе». У меня сложилось впечатление, что два последних дня не были в его жизни легкими. Вероятно, его обуревали сомнения, которые он, однако, старательно скрывал. Гомулка несколько раз подавал звонками сигнал вызова, но безрезультатно. Явившийся, наконец, дежурный офицер охраны сообщил, что на посту он один, уже поздно и все сотрудники разошлись по домам. «Видите, – заметил Гомулка, – как здесь обо мне скверно заботятся. Я работаю, а они отдыхают. Ну, ничего, может быть, сам найду что-то перекусить». Он долго искал, прежде чем нашел в столе начатую плитку шоколада. Мы съели ее вместе, запивая минеральной водой и беседуя о событиях последних месяцев.

Из этой беседы больше всего сохранились в моей памяти слова «Веслава» о том, что мировой процесс развития неожиданно получил стремительное ускорение и это может привести к расшатыванию существующих социально-экономических и политических структур. Это видно, – говорил он, – по поведению молодежи, от США через Европу аж до Китая, которая инстинктивно ощущает начало перемен, но, будучи дезориентированной, вступает в разнообразные хаотические движения. К этой новой ситуации, – продолжал он, – Польша должна быть лучше подготовлена, а это требует как существенных изменений в экономике, так и осмотрительной внешней политики, обеспечивающей нашему народу территориальную целостность и безопасность.

Конечно, все же главной темой разговора было приближавшееся введение вооруженных сил в Чехословакию. Как бы объясняя свою позицию, Гомулка сказал, что поддержал решение о вторжении в Чехословакию, поскольку в противном случае наши кропотливые усилия выработать единую политику в отношении ФРГ оказались бы напрасными, а Брежнев мог поддаться давлению тех сил, которые ценою интересов Польши хотели бы развивать отношения с Германией. Что касается Чехословакии, то интервенция не является лучшим решением. Но с учетом процесса разложения КПЧ единственной силой, способной оградить ее от немецкого влияния, является сейчас только сила военная. Реакция западных держав на введение войск в Чехословакию будет спокойной, потому что Соединенные Штаты, увязшие в войне во Вьетнаме, не захотят вмешиваться в события за границами сферы своего влияния. Самой острой будет пропагандистская реакция ФРГ, т. к. прежде всего ей мы спутаем планы. Но это ничего. Такая реакция может только подтвердить стремления ФРГ подорвать стабильность системы, признаваемой остальными западноевропейскими странами.

Прощаясь, Гомулка поинтересовался, где я думаю ночевать в Варшаве и