Кто-то завел воинскую песнь, ее подхватили хриплымипропитыми голосами. Головные отряды уже скрылись из виду, а из лагеря все ещевыходили отставшие. Эти двигались нестройной массой. У них были самые побитые ипочерневшие от огня латы, на худых телах болтались кольчуги, в которых зиялиширокие дыры. Заросшие, грязные, от их немытых тел смрад поднялся по стенам досамого верха, и куявы зажимали носы и брезгливо ругали эту грязь, чтостолкнется с такой же грязью со стороны Артании. То и дело слышались призывы кбогам, чтобы те даровали наемникам и артанам такое сражение, где те перебили быдруг друга, а последний чтоб удавился от тоски и одиночества.

Они уходили все, забрали даже больных, усадив их в телегиили на коней. Позади осталось разграбленное хозяйство Дуная, а уходящие навойну с артанами тащили с собой бурдюки с вином, окорока, колбасы, гналикрупный скот, тащили за собой упирающихся коз, сгибались под тяжестью мешков схлебом. Последними шли толпы оборванной черни и наиболее опустившихся женщин,что решили покинуть негостеприимную к ним Куябу и связать судьбу с такимпестрым войском.

На стенах шептали им проклятия, именитые мужи уже разбрелисьгруппками по два-три человека, переговаривались вполголоса. Щажард был с двумяслугами, посматривал и на уходящих навстречу врагу наемников, и на растерянныхзрителей.

Слуги посматривали на своего господина, вздрагивали отскорбных, растерянных и полных ужаса голосов.

– По всей Куявии пожары, огонь до небес!

– Это артане мстят, что им там самим дали жару…

– Говорят, пала даже Шарукань?

– Шарукань никогда не возьмут, там неприступнаякрепость на горе. Артане обойдут ее и двинут дальше!

– А верно, что пал и Канив?

– Не пал, а его сдали!

– Как сдали?

– Да так, а за это артане никого не грабили, никого неубили. Даже все подати оставили прежними…

– Врешь!

– Всеми богами клянусь!

– Да как это, чтобы артане и не грабили?

– А им хватает грабить тех, кто не покорился!

Щажард остановился в сторонке, посматривал украдкой, чтобыговоривший не заметил. Человек в запыленной одежде горячился, размахивалруками. Говорит слишком горячо, искренне. Враг держался бы осторожнее, а этот всамом деле потрясен тем, что артане проходят какие-то земли, никого не разорив,и всем спешит это сказать, дурак несчастный. Не понимает, что такими речамивредит больше, чем все артанское войско.

Ведь доблестным удельным князьям, наместникам и берам толькодай возможность сохранить свои богатства – все и вся предадут, продадут иперепродадут, сволочи…

На высокой башне заблистало драгоценными камешками цветноеплатье, там появилось множество пышно одетых людей. Щажард заторопился, ужезнал, что, когда вот так суетятся, там появится тот, кому все стараютсяпопасться на глаза.

Тулей поднялся с трудом, хотя его поддерживали под руки,раскраснелся, долго отдыхивался, потом стоял на краю, опершись обеими руками окаменный заборчик. Возле него переступал с ноги на ногу Барвник, ему подъемдался намного проще. Щажард поднялся к ним, тоже запыхался, Тулей еще говоритьне может, и Щажард обратился к Барвнику:

– Слушай, а тебе с одной рукой удобно?.. Я слышал, чтовеликие колдуны могут… гм… отрастить и другую длань. В смысле десницу. А тохоть в носу ковыряться можно и одной, а вот в ушах лучше двумя. Да и проходящуюмимо бабу бывает лучше придержать двумя…

Тулей сдержанно улыбнулся, Барвник нахмурился, но, видя, чтотцар смеется беззлобно, сказал с кривой усмешкой:

– Будете смеяться, но этот настой уже почти готов.Осталось добавить туда пару травок.

Щажард спросил с недоверием:

– И что? В самом деле рука отрастет?

Барвник смотрел вдаль, ответил рассеянно:

– Рука?.. Да что рука, все восстановится. Шрамыисчезнут, а болячки и сломанные ребра срастутся заново, уже правильно. Слепойпрозреет, глухой услышит…

Щажард сказал с недоверием:

– Слушай, так с этим отваром можно такие деньгизарабатывать! Вот у князя Бруна дочь кривая, а у сына одна рука сухая, ложкиподнять не может. Если их излечить…

Барвник покачал головой.

– Не знаю, не знаю. Такой настой делается много лет. Явон для себя и то никак не закончу. То камень какой старинный найду, то амулет,то отыщутся непонятные подземелья в нашем дворце, куда может только маг… Всенекогда, когда мелкой ерундой заниматься?.. Хотя вообще-то пара недельосталась. Если бы вплотную… но все что-то более интересное подворачивается…

Щажард и Тулей переглянулись. Человек, который заботу о себеназывает ерундой, а любопытство к заброшенным подземельям ставит выше, чемвозможность отрастить себе руку, избавиться от болячек, – прямо не куяв,слишком чист и свят. С другой стороны, такие люди никогда не бывают помехой,всегда верны трону, не влезают в интриги.

Тулей кивнул в сторону уходящих войск:

– Какие шансы?

– Принимаю ставки, – быстро сказал Щажард.

* * *

Воздух в покоях привычно насыщен благоуханиями, ароматыдорогих масел струятся из множества чаш, тела служанок блестят, источаютизысканные запахи… такие привычные, что она давно их перестала замечать, нооднажды в этих покоях резко и вызывающе повеяло чистым свежим воздухом:появился этот артанин со шрамами на лице и огнем в глазах, с той поры этидушные запахи начали раздражать, кажутся липкими, вязкими.

Она закрыла глаза, пахнуло свежестью, возникла мускулистаяфигура, только лица не видно, Итания обхватила себя за плечи руками,зажмурилась сильнее, сжалась, отгоняя постыдное желание прижаться к этомумогучему телу, такому горячему, сильному, ощутить, как огромные руки обхватятее целиком и прижмут к себе еще сильнее.

Он враг, напомнила она себе. Он враг. Он уже разгромил всекуявские армии, но это не так важно, ибо в армию для того и идут, чтобы убиватьили быть убитыми, но он сжег множество городов и сел, убил их жителей, а этоуже преступление: нельзя убивать тех, у кого в руках не меч, а мотыга.

– Он враг, – прошептала она. Получилосьнедостаточно убедительно. – Он враг… Враг!

За дверью послышались голоса. Распахнулись створки, Тулейшагнул через порог, бросил через плечо раздраженно:

– На сегодня с делами все. Кто потревожит – пустьпеняет на себя.

Двери за ним поспешно закрылись. Злое выражение исчезло,когда увидел дочь, такую трепетную и беззащитную в этом огромном мире, поспешнообнял, поцеловал, спросил с тревогой:

– Что-то случилось?

– Отец, – прошептала она, прекрасные глазанаполнились слезами, – не лучше было бы отдать меня ему?