Меня отпустили только у лестницы, ведущей в подвал. Я шел вкольце темных фигур, злобные толчки в спину заставляли меня двигаться дальше. Яизвернулся и вцепился в Селесту, она громко вскрикнула, и кто-то сзади ударилменя по голове. Но самый сокрушительный удар ждал меня впереди. Я переступилпорог и увидел Лестата. Он гордо и прямо стоял в самом центре зала, серые глазаостро и внимательно следили за нами, рот растянулся в коварной улыбке. Он былодет, как всегда, с безукоризненным вкусом: дорогой черный плащ, ослепительнобелая сорочка. Но страшные шрамы так и не затянулись и чудовищно исказили еготонкие, красивые черты. Глубокие прямые линии прорезали нежную кожу вокруг губ,у век и на гладком высоком лбу. В глазах его горел молчаливый гнев, рожденный страшнойбезысходностью. Его взгляд, казалось, говорил: «Видишь, какой я теперь?»

«Это он?» – Сантьяго толкнул меня вперед.

Лестат резко повернулся к нему, хриплым взволнованнымголосом произнес:

«Я говорил тебе, что мне нужна девочка, Клодия! Это сделалаона!» – Его голова судорожно дернулась, он схватился за ручку кресла, но тут жевыпрямился и посмотрел на меня.

«Лестат. – Я понимал, как мало у меня осталось шансовна спасение. – Ты жив! Ты снова обрел жизнь! Так расскажи же им, как тыобращался с нами…»

«Нет. – Он яростно тряхнул головой. – Ты вернешьсяко мне, Луи».

На секунду я не поверил собственным ушам. Голос разумаподсказал мне: «Говори с ним, постарайся его разубедить», но с моих губсорвался мрачный смешок:

«Ты сошел с ума!»

«Вернись, и они не тронут тебя. – Его веки дрожали отнапряжения, грудь тяжело вздымалась, вытянутая вперед рука бессильно хваталапустоту. – Ты обещал мне, Сантьяго, – сказал Лестат, – что ясмогу забрать его с собой в Новый Орлеан. – Он обвел взглядом их всех,сгрудившихся вокруг нас, он задыхался. И вдруг взорвался: – Клодия, где она?Только она виновата, я же объяснил вам!»

«Как сказать», – ответил Сантьяго. Он потянулся кЛестату, и тот попятился назад; чтобы не упасть, ухватился за ручку кресла изакрыл глаза, пытаясь вернуть самообладание.

«Он помогал ей». – Сантьяго придвинулся к нему ещеближе. Лестат поднял голову.

«Нет, он ни при чем, – ответил он. – Луи, тыдолжен вернуться ко мне. Мне надо рассказать тебе все… про ту ночь в болоте…»

Запнувшись, он затравленно огляделся вокруг, как раненыйзверь.

«Послушай меня, Лестат, – заговорил я. – Тыотпустишь ее, и тогда я… вернусь к тебе».

Я не узнал свой голос, металлический и пустой. Я старалсяприблизиться к нему, придать лицу твердое, непроницаемое выражение; мои глазаизлучали ослепительные потоки света, как два ярких огня. Он смотрел на меняизучающе, точно борясь с собой. Селеста удержала меня, схватив за запястье.

«Ты должен рассказать им, – продолжал я, – как тыобращался с нами. Она не знала законов, не знала, что есть другие вампиры».

Я говорил это и мысленно успокаивал себя: Арман успеетвернуться до рассвета, он должен вернуться, он остановит их и спасет нас.

Вдруг до меня донесся громкий скрежет, что-то очень тяжелоеволочили по полу. Мадлен плакала. Я поискал ее глазами – она сидела в креслевозле стены. Наши взгляды встретились, в ее глазах я прочитал смертельный ужас.Она попыталась подняться, но ее не пускали.

«Лестат, – сказал я. – Чего ты хочешь? Я всесделаю…»

Я остановился на полуслове. В зал втащили гроб с тяжелымижелезными замками. Я сразу все понял.

«Где Арман?» – в отчаянии крикнул я.

«Она хотела убить меня, Луи. Она сделала это, она, а не ты!Она должна умереть! – голос Лестата срывался. – Уберите этот ящик,Луи возвращается ко мне!» Он повернулся к Сантьяго.

Но тот лишь рассмеялся в ответ. Его смех подхватили Селестаи все остальные.

«Вы же обещали мне», – сказал им Лестат.

«Я тебе ничего не обещал», – ответил Сантьяго.

«Они одурачили тебя, – сказал я Лестату. Они ужеоткрыли крышку. – Обвели вокруг пальца! Ты должен найти Армана, он здесьглавный».

Но он, казалось, не понимал моих слов.

Я плохо помню, что было дальше. Я отчаянно отбивался,кричал, что Арман этого не допустит, чтоб они не смели прикасаться к Клодии.Меня положили в гроб. Я отчаянно сопротивлялся, стараясь не думать про страшныекрики Мадлен; боялся, что вот-вот услышу крик Клодии. Помню, я привстал, изпоследних сил задержал на мгновение тяжелую крышку, но вот она опустилась,заскрежетали ключи, я понял, что замки заперты. Я вдруг вспомнил насмешливуюулыбку Лестата, его слова из прошлого: «Голодный ребенок – это ужасно, ноголодный вампир – еще хуже. Ее крики услышали бы в самом Париже». Это было такдавно, в том ушедшем безмятежном мире, где мы так часто ссорились друг сдругом. Мое тело обмякло в душном ящике, но я повторил себе: «Арман этого недопустит. Он все равно нас найдет».

Я услышал скрип башмаков, гроб покачнулся, значит, егоподняли с пола. Я уперся руками в стенки и закрыл глаза, стараясь привестимысли в порядок, и первым делом запретил себе двигаться или нащупывать крышку.На лестнице гроб накренился, я прислушался. Крики Мадлен были уже едваразличимы, мне показалось, что она зовет Клодию, точно та могла нам помочь.

«Зови Армана, – мысленно просил я. – Он уже долженвернуться домой».

Только мысль об ужасном унижении услышать собственный голос,запертый внутри проклятого ящика, заставила меня сдержать крик.

Но вдруг меня посетила страшная догадка: что, если он вообщене придет? Может, у него есть другой гроб в каком-нибудь отдаленном особняке ион останется там?.. Я бешено заколотил в дубовые доски гроба, попыталсяперевернуться, чтобы надавить на крышку спиной, но не смог, в гробу былослишком тесно. Обливаясь холодным потом, я бессильно уронил голову.

Крики Мадлен затихли вдали, я слышал только мерные шаги исобственное дыхание.

«Значит, он придет завтра. Завтра им придется все рассказатьему, и он найдет нас и выпустит на свободу». – Гроб резко качнулся, волнасвежей прохлады проникла даже в душный запертый ящик. Я почувствовал запах водыи сырой земли. Гроб небрежно бросили на землю, и удар болью отозвался в моемизмученном теле. Я осторожно потер локти, стараясь не прикасаться к крышке,чтобы не вспоминать об истинных размерах моей темницы, скрытых спасительнойтемнотой.