В мужчине раздается протест против прояснения со стороныантиморальных и антилогичных элементов. Он не хочет одного только познания, онжаждет еще чего-то другого. Но над женщиной мужская воля приобретает такуюнепреодолимою силу, что мужчина в состоянии сделать женщину ясновидицей, врезультате чего у нее отпадают всякие границы чувственности.

Вот почему женщина более телепатична, чем мужчина. Она можетскорее казаться безгрешной, чем он. Поэтому она, как ясновидица, может проявитьнечто более изумительное, чем мужчина, конечно, только в том случае, когда онапревращается в медиума, т. е. в объект, наиболее приспособленный воплотить всебе наиболее легким и совершенным образом волю мужчины к добру и истине. ИВала может кое-что знать, но только тогда, когда она осилена Вотаном. Здесьженщина сама идет навстречу мужчине, ибо ее единственная страсть – это быть подгнетом принуждения.

Таким образом я исчерпал тему об истерии, по крайней мере, втех пределах, в каких это необходимо было для целей настоящего исследования.Женщины, которые обыкновенно приводятся в качестве примеров женскойнравственности, всегда истерички. Именно это педантичное соблюдение принциповнравственности, это строгое следование закону морали (будто бы этот законявляется законом их личности! Нет, здесь скорее бывает обратно: закон,совершенно не считаясь с их личностью овладевает и всецело проникает в существоженщины) обнаруживает всю их лживость, всю безнравственность этойнравственности. Истерическая конституция есть смешная мимикрия мужской души,пародия на свободу воли, которую навлекает на себя женщина особенно в темоменты, когда она находится под сильным влиянием мужчины. Даже наиболее высокостоящие женщины не что иное, как истерички. Если мы в них видим некотороеослабление силы полового влечения, которое отличает их от других женщин, то этодалеко не является результатом собственной мощи, заставившей противника сложитьоружие в упорной борьбе. Но истерические женщины испытывают, по крайней мере,на себе силу мести своей собственной лживости и в этом смысле их можно (хотя инеправильно) назвать суррогатом той трагедии, на которую женщина во всехостальных отношениях совершенно неспособна. Женщина не свободна: она в концеконцов вечно находится под гнетом своей потребности быть изнасилованноймужчиной, как в своем лице, так и в лице других. Она находится под неотразимымвлиянием фаллоса и нет для нее спасения от рокового действия его даже в томслучае, когда дело еще не доходит до полового общения. Высшее, до чего женщинаможет дойти – это смутное чувство своей несвободы, слабое предчувствиенависшего над ней рока, но это уже будут последние проблески свободного,умопостигаемого субъекта, жалкие остатки врожденной мужественности, которыесообщают ей путем контраста ощущение (правда, слабое) необходимости, ибоабсолютной женщины нет. Но ясное сознание своей судьбы и того принуждения,которое вечно тяготеет над ней, совершенно недоступно для женщины: толькосвободный человек может познать свой фатум, так как он не всецело поглощеннеобходимостью, а известной частью своею существа он стоит вне своей судьбы инад ней в качестве объективного наблюдателя и борца. Убедительноедоказательство человеческой свободы заключается в том, что человек в состояниибыл дойти до понятия причинности. Женщина именно потому и считает себя не связанной,что она связана по рукам и ногам: она не страдает от страсти, так как она –сама страсть. Только мужчина может говорить о «dura necessitas», кроющейся внем, только он в состоянии постичь концепцию Мойры и Немезиды, только он могсоздать Парк и Норн: ибо он не только эмпирический, обусловленный но иумостигаемый, свободный субъект.

Но как уже было сказано: если женщина начинает смутночувствовать свою детерминированность, то этого еще никак нельзя назвать яснымсознанием, постижением, пониманием, ибо для последнего необходима воля к своемусобственному «я». Это состояние так и обрывается на тяжелом темном чувстве,ведущем к отчаянному самотерзанию, но оно никогда не доводит женщину дорешимости начать войну, ту войну, которая в себе самой кроет возможностьпобеды. Женщины неспособны осилить свою сексуальность, которая поработила их навеки. Истерия была движением обороны против пола. Если бы эта борьба противсобственной страсти велась честно и серьезно, если бы поражение этой страстибыло искренним желанием женщины, то все было бы вполне возможно для не. Ноистерия это именно то, что так желательно самим истеричкам: они никогдасерьезно не пытаются выздороветь. Лживость этой демонстрации против рабстваобусловливает ее безнадежность. Лучшие экземпляры женского пола могут отличносознавать, что это рабство обязательно для них только потому, что они это самижелают, вспомните Юдифь Геббеля и Кундри Вагнера. Но и это не дает еще имдостаточно сил, чтобы серьезно обороняться от этого принуждения: в последниймомент они все еще целуют того мужчину, который их насилует, и рабскиподчиняются воле того мужчины, который медлит еще своими ласками. Над женщинойкак бы тяготеет проклятие. Временами она может чувствовать всю тяжесть этогогнета, но она никогда не освободится от него, так как этот гнет мучительносладок для нее. Ее крик и неистовство в основе неискренни, не настоящие.Сильнее всего она жаждет этого проклятия именно тогда, когда притворяется,будто ведет отчаянную борьбу против него.

* * *

Итак, длинный ряд выставленных мною положений, в которыхвыражается отсутствие у женщины какого-нибудь врожденного, неотъемлемогоотношения к ценностям, остался нетронутым. Ни одного из этих положений непришлось взять обратно или даже только ограничить. Их не в состоянии былиопровергнуть все те качества, которые так сильно превозносятся под видомженской любви, женской набожности. женской стыдливости, женской добродетели.Они выдержали также сильнейший напор со стороны огромной армии истерическихподделок под преимущество мужчины. Не одним только мужским семенем, котороеоплодотворяет и производит сильный перелом в женщине, только что вступившей вбрак, но и сознанием мужчины, даже его социальным ДУХОМ пропитывается она ссамого раннего детства своего: под влиянием всех этих моментов женщина(конечно, восприимчивая)совершенно Преображается в самых глубоких основах своейсущности. Этим объясняется тот факт, что все качества, которые свойственныисключительно мужскому полу и совершенно чужды женскому, тем не менее проявляютсяв женщинах благодаря рабскому подражанию мужчине. Отсюда понятны будут всебесчисленные ошибки людей, которые говорили о высшей женской нравственности.

Но эта поразительная рецептивность женщины все еще остаетсяодним только изолированным фактом опыта. Теоретические задачи нашегоисследования требуют установления прочной связи между этой рецептивностью ивсеми прочим положительными и отрицательными качествами женщины. Что общегомежду легкой формируем остью женщины и ее влечением к сводничеству, что общегомежду сексуальностью и лживостью? Почему все это сосредоточивается в женщинеименно в подобном соединении?

Необходимо еще обосновать, каким образом женщина в состояниивсе это воспринять в себя. Откуда эта лживость, благодаря которой женщина приписываетсебе веру в то, что она переняла от других, обладание тем, что она лишь от нихполучила, бытие того, чем она только стала с помощью других?