Теперь мы можем ответить на вопрос, который в начале этойвторой части был выдвинут в качестве основной проблемы нашего исследования – навопрос о значении бытия мужчин и бытия женщин. У женщин нет ни существования,ни сущности, они не существуют, они – ничто. Человек либо мужчина, либоженщина, другими словами, он либо кто-нибудь, либо никто.

Женщина не является частью онтологической реальности.Поэтому она не имеет никакого отношения к вещи в себе, которая, при болееглубоком проникновении в сущность предмета, совершенно тождественна сабсолютным, с идеей, с Богом. Мужчина в своей актуальности, в своейгениальности верит в вещь в себе. Она является для него абсолютным, величайшимпонятием о действительной ценности. Тогда он философ. Или она – чудесная,сказочная страна его снов, царство абсолютной красоты. Тогда он художник. Но таи другая вера в основе своей – одно и то же.

Женщина лишена отношения к идее: она не утверждает, но и неотрицает ее. Она – ни нравственна, ни безнравственна. У нее нет, говоряматематическим языком, определенного знака. Она лишена всякого направления: нидобра – ни зла, ни ангел – ни черт, она не эгоистична (поэтому она кажетсяальтруисткой). Она столь же аморальна, сколь и алогична. Всякое же бытие естьбытие моральное и логическое. Итак, у женщины нет бытия.

Женщина лжива. В животном так же мало метафизическойреальности, как и в истинной женщине, но животное не говорит, а потому и нелжет. Для того, чтобы уметь сказать правду, надо обладать некоторым бытием, ибоистина простирается на бытие, а к бытию может иметь отношение только тот,который сам по себе представляет собою нечто. Мужчина жаждет иметь всю правду,т. е. он хочет только быть. И влечение к познанию в конце концов идентичнопотребности к бессмертию. Но кто высказывает что-либо о каком-нибудь факте безистинного мужества утвердить какое-нибудь бытие, кому дана внешняя формасуждения без внутренней, в ком, подобно женщине, нет правдивости, тот понеобходимости должен всегда лгать. Поэтому женщина всегда лжет, даже когда онаобъективно высказывает истину.

Женщина сводничает. Единицы низшей жизни суть индивидуумы,организмы. Единицы высшей жизни суть индивидуальности, души, монады,«мета-организмы» (термин Гелленбаха, которого нельзя оставить без внимания).Каждая монада резко отличается от другой. Одна так же далеко отстоит от другой,как только могут две вещи отстоять друг от друга. У монад нет окон. Вместоэтого они вмещают в себя весь мир. Мужчина, как монада, как потенциальная илиактуальная, т. е. гениальная индивидуальность, требует повсюду различия иразъединения, иди-видуации и дифференцировки: наивный монизм присущисключительно женщине. Каждая монада представляет для себя замкнутое единство,нечто цельное, но и чужое «я» является для нее такой же законченной цельностью,в которую она не переходит. У мужчины есть границы – он утверждает их и хочетих иметь. Женщина, которая совершенно не знает одиночества, также не всостоянии подметить и постичь одиночества своего ближнего. Она не можетотнестить к нему с известным вниманием и уважением, признать егонеприкосновенным. Для нее одинаково не существует ни одиночества, нимножественности. Она знает одно только состояние безраздельного слияния сокружающими. Женщина лишена своего «я», лишена и понятия «ты». На ее взгляд,«я» и «ты» принадлежат к одной паре, составляют неразличимое единство. Вотпочему женщина умеет сводить, сводничать. Ее любовь, как и ее сострадание,кроют в себе одну и ту же тенденцию: общность, состояние слитности.

Женщина нигде не видит границ своего «я», границ, которыеона должна была бы охранять от постороннего вторжения. На этом прежде всемпокоится главное различие между мужской и женской дружбой. Всякая мужскаядружба есть попытка идти рука об руку под знаком одной идеи, к которой обадруга, каждый в отдельности и в то же время сообща стремятся. Женская же дружбаесть торчание вместе и, что особенно важно, под знаменем сводничества. Иботолько на сводничестве покоится единственная возможность более или менееинтимной и искренней дружбы между женщинами, поскольку они стремятся именно кженскому обществу, не в целях одной только болтовни и не из материальныхпобуждений. Если из двух девушек или женщин одна выдалась особенно красивой, тодругая, некрасивая, испытывает известное половое удовлетворение в том восхищении,которое выпадает на долю красивой.

Поэтому основным условием дружбы между женщинами являетсяполнейшее отсутствие соперничества. Нет ни одной женщины, которая не сравнилабы себя физически с другой тотчас же в момент знакомства. Только в случаях сильногонеравенства и безнадежной конкуренции некрасивая может восхищаться красивой,так как последняя является Для нее ближайшим средством удовлетворить себя вполовом отношении, причем все это протекает совершенно бессознательно дляобеих. Это именно так: некрасивая чувствует себя участницей полового актанаравне с красивой, как будто бы она сама была на ложе ее любви. В этом ясносвязывается отсутствие личной жизни женщин, сверхиндивидуальный смысл ихсексуальности, наличность в ней влечения к сводничеству, которое являетсяосновной чертой всего ее существа. Они и себя сводят, как других, себя – вдругих. Самое незначительное, что требует даже наиболее некрасивая из женщин ив чем она уже находит известное удовлетворение – это чтобы вообще кто-нибудь изее пола пользовался восхищением, являлся предметом вожделения.

В связи с этой слиянной жизнью женщины находится тот факт,что женщины никогда не ощущают истинной ревности. Как ни низменны сами, по себечувства ревности и жажды мести, в них все же заключается нечто великое, к чемуженщины неспособны, как неспособны они вообще на все великое, как в сторонудобра, так и в сторону зла. В ревности лежит безумное притязание на мнимоеправо, а понятие права для женщины трансцендентно. Но главная причина тогофакта, что женщина никогда не может всецело предаться ревности относительноодного и того же мужчины, совершенно другая. Если бы мужчина, хотя бы тот,которого она бесконечно любит, находился в соседней комнате с другой женщиной,обнимал ее и обладал ею, то этот факт до того сильно подействовал бы на нее вполовом отношении, что всякая мысль о ревности была бы для нее совершеннонедоступна. Подобная сцена произвела бы на мужнину одно только отталкивающеевпечатление, которое гнало бы его подальше от места происшествии. Женщина жевнутренне почти лихорадочно подтверждает весь этот процесс. Она становитсяистеричкой, если отказывается признать, что в глубине души она также жаждалаподобной встречи с мужчиной.

Далее, мысль о чужом половом акте никогда не в состояниивсецело поглотить мужчину, который стоит вне этого переживания и поднимаетсянад ним. Для него, собственно, чужой половой акт совершенно не существует.Женщина же мысленно преследует весь это процесс, но не самодеятельно, а в лихорадочномвозбуждении, очарованная мыслью о том, что рядом с ней происходит.

Правда, очень часто интерес мужчины по отношению к другомучеловеку, который составляет для него неразрешимую загадку, может простиратьсявплоть до сферы половой жизни последнего. Но то любопытство, которое доизвестной степени толкает ближнего к сексуальности, свойственно только женщинами обнаруживается у них всегда, как по отношению к женщинам, так и к мужчинам.Женщину прежде всего интересуют в человеке его любовные связи. Поскольку онасоставила себе ясное представление об этом пункте, мужчина остается для женщинызагадочным и привлекательным в интеллектуальном отношении.