силу всё той же притягательности или всё той же сексуальности.

Может быть, пару раз и проявилось эта сексуальность в постели, а он все ждёт, когда же ещё раз, ещё, а ещё никак не наступает, вот он и злится, сам не понимая отчего.

Смешно.

Если говорить прямо, то муж её был из племени мужчин с самозакрывающимися створками и с сильно засоренными мозгами. Засоренными всяческими стереотипами, закостеневшими принципами, мужской чванливостью, и прочим.

Думает, что всё делает правильно, уверен во всём, а сам давно живёт в полном неведении и о себе, и о жене.

Замурован внутри своих окаменелостей, внутри своей омертвелости.

Жизнь есть жизнь, окончательно лишить её спонтанности невозможно, вот и наш мужчина, наш муж, нет-нет и прорывается, выталкивается, закидывается в параллельный мир жизни как чуда, и в эти минуты, в эти мгновения, сам он не понимает, что с ним происходит, но это продолжается недолго, оставляя в нём только горечь и раздражение.

Да и житейская ситуация усугубляет их отношения.

Дело в том, что когда она выходила за него замуж, он был богат, бизнес шёл по восходящей, казалось так будет всегда, так думали и её родители и радовались этому браку, а потом пошла череда неудач, банкротство за банкротством, и в минуты отчаяния ему всё казалось, что это она, она, приносит ему сплошные неудачи, поэтому он и бил её, бил безжалостно, потом хоть и жалел, но вновь приходило ему в голову, что всё дело в ней, она порочная, не могла нормальная в постели выделывать такое, пусть только раз или два, всё равно не могла, не должна, не может, не имеет права, поэтому и детей у них нет, поэтому и неудачи в бизнесе, бог всё видит.

А что детей у них не было, откуда ему было знать, что она, именно она, не хотела, она и предохранялась, особенно после того, как в первый раз ударил он её, а сейчас вдруг решила, что всё, хватит, нужен ребёнок, и забеременела, может быть от этого проснулось в ней то, что было запрятано, и невесть откуда появился инстинкт свободы.

Такая вот альмодоваровская[450] женщина на грани нервного срыва[451], но сама об этом не подозревающая, напротив готовящая себя к переходу к разумной, строго очерченной и выверенной азербайджанской жизни.

А вместе они, женщина, которой 28–30 и её муж, со створками, точно пара клоунов, разыгрывающих скетчи, совсем по Феллини[452].

Только жене не всегда удаётся маску белого клоуна надеть, а муж слишком серьёзен, слишком створчат для роли рыжего.

И, при всём при том, при всём при том, возможно, они любили друг друга, и что здесь рассуждать на тему

за что? почему? и как это возможно?

Будто что-то можно об этом сказать.

Будто что-то можно об этом узнать.

…та, которой 35–37

А у другой, у той, что не замужем, пусть всё будет совсем по-другому, да и сама она пусть будет совсем другой, более степенной и рассудительной.

Такой придумала её природа, так запрограммировали её гены, но судьба так и не дала стать такой женщиной, олицетворением мужских мечтаний, когда никакого нервного срыва и никаких безумий.

Судьба потащила не в ту сторону.

Так уж случилось в её жизни, такая уж выпала на её долю цепочка мужских измен, мужских предательств, сначала отец в отношении к её матери и к ней, девочке пяти лет, потом собственный муж в отношении неё и уже её дочери, в те же пять лет.

Еле сводила концы с концами, но не давала себе опуститься, держалась, сохраняла свою женскую привлекательность.

А потом…

Потом появился этот хороший мужчина, и она стала расцветать так, что даже посторонние обратили на это внимание.

Но дело в том – судьба, куда от неё денешься, – что этот хороший мужчина был женат и были у него взрослые дети.

Сначала она ждала, на что-то надеялась, потом перестала надеяться, стала иронизировать над его планами.

Так и тянула свою лямку, радуясь втайне, что всё-таки ей повезло, не всем так везёт, что он есть, что она всё-таки растрачивает свою женскую нежность, и, одновременно, всегда готова на женский бунт, на который всегда способна даже рассудительная и степенная Медея[453].

На них двоих, на неё, которой 35–37 и на него, который хороший, тоже ведь как посмотреть. Можно увидеть разнесчастных сукиных детей, как у Фолкнера[454], а можно и повеселей.

Играют в семью, когда надо бы в любовников, вот и случается, что приготовила она обед без причины, просто стукнуло в голову, захотелось, вот и пошла на базар, выбирала продукты, старалась, суетилась, а он несчастный, со своим вялым кишечником, ну откуда ему знать, так уж случилось, плотно пообедал дома, может и там – стукнуло в голову может и там старались и суетились, вот и получилось, вот и случилось для него, несчастного, что и есть невозможно, и отказаться нельзя.

Они же, наши герои, не греки, чтобы чётко развести жён и гетер[455] и чтобы гетерам и в голову не приходило кормить мужчину, чтобы это казалось им уродливым, для этого дома есть жена, а на людях рабыни.

Вот и приходится нашему хорошему мужчине выкручиваться.

А если ещё немножко пофантазировать и представить его длинным и худым, а её приземистой и плотной, вариации на темы клоунов, разыгрывающих скетч, возникнут сами по себе.

И жалко, и смешно.

…тайный, женский ритуал

Были ли они подругами?

И да, и нет.

Семьями не дружили, это точно.

Мужчин друг друга практически не знали. Только по рассказам.

Зато был у них свой тайный женский ритуал, которым дорожили, из-за которого и стали близкими.

У той, которой 28–30, муж часто уезжал в командировки, и тогда та, которой 35–37, отводила дочку к бабушке, которая ждала этих дней, радовалась внучке, и они, две женщины, которой 28–30 и которой 35–37, устраивали маленький пир.

Покупали на двоих две бутылки вина, каждой по целой бутылке, напивались и начинали придумывать всякие небылицы.

А в последнее время всё больше фантазировали на темы Лисистраты[456].

Заливались смехом, представляя, как в один прекрасный день сумеют приструнить своих мужчин, но не остановятся на этом, – создадут тайное женское сообщество, в которых мужчины станут их рабами. Такой вот новый азербайджанский матриархат.

После вина такие фантазии были не только смешными, но и весёлыми, они очень сильно возбуждали, похлещи самого вина.

Так случилось и в этот раз.