Сын? Дальний родственник? Или пьяная санитарка? Кто бы он нибыл, я такого конца себе не желал.

Поэтому следующим этапом в моей борьбе за достойную смертьбыла идея эвтаназии. Если мне, тяжело больному и беспомощному, дадутвозможность самому принять решение об уходе из жизни и помогут сделать этолегко и безболезненно, то меня такой финал вполне устроит. Я начал читатьспециальную литературу, перелопатил уйму газет и журналов, в которых поднималсявопрос об эвтаназии, и, к своему прискорбию, убедился, что замечательная идеяэта в нашей стране не приживется. Я искренне недоумевал – почему? Почемучеловек может броситься из окна или под машину, повеситься, утопиться,застрелиться, но не может рассчитывать на то, что ему сделают безболезненныйукол, от которого он уснет и не проснется? Это варварство!

Да, когда человек еще может двигаться самостоятельно, онрешает свою судьбу сам. Но если он прикован к постели, если он не только неможет выйти из дому, но и встать, то почему необходимо обрекать его намучительное и неопределенно долгое угасание, при котором он страдает ифизически, и морально, и причиняет страдания своим близким?

Я хотел иметь гарантии быстрой и легкой смерти в случаевнезапной болезни, которая лишит меня самостоятельности и сделает беспомощным иполностью зависимым от окружающих, которым я буду в тягость. Хорошо, если хворьначнет одолевать меня постепенно, тогда в предвидении надвигающейсябеспомощности я еще успею сам принять и осуществить последнее решение, но еслиона обрушится на меня внезапно, как инсульт? Или я попаду в аварию и стануприкованным к постели калекой? Мне придется сдаться на милость врачей, а ее,милости этой, вовек не дождешься.

Прошло еще какое-то время, прежде чем я усвоил, что пускатьэто дело на самотек никак нельзя. Болезней и несчастий много, природа непоскупилась на разнообразные способы вырывания человека из нормального бытия,тихая смерть от сердечного приступа во сне – это только один шанс из тысячи, имне, доктору технических наук, не пристало на этот шанс надеяться, все-такичто-что, а вероятности рассчитывать я умею. Да и дружок мой Лабрюйер поддакивал:«С точки зрения милосердия смерть хороша тем, что кладет конец старости.Смерть, упреждающая одряхление, более своевременна, чем смерть, завершающаяего». Он прав, не нужно ждать дряхлой немощности, надо брать бразды правлениясвоей жизнью и смертью в собственные руки.

Другой стороной того же вопроса была смерть от рукипреступника. Говорят, что бомба дважды в одно и то же место не падает, если всемье кто-то погиб от руки убийцы, то другим членам семьи это уже не грозит.Может быть… Но жизнь показывает, что это не так. Я знал истории о семьях, гдеодна и та же беда поражала двоих или даже троих ее членов. И речь шла вовсе нео болезнях (в этом как раз ничего удивительного не было, так как существуютзаконы наследственности), а именно о несчастьях вроде преступлений, аварий илинесчастных случаев. В какой-то газете я даже читал о совершенно невероятном сжитейской точки зрения совпадении: двое братьев по очереди попали под машину водном и том же месте, причем за рулем в обоих случаях сидел один и тот жечеловек. Стать жертвой спившегося алкаша, маньяка или обколовшегося наркомана?Умереть от руки тупых, безмозглых бандюков, готовых расстрелять толпу радисотни долларов? Погибнуть под колесами машины, за рулем которой сидитбесшабашный, не знающий правил идиот? Разве это достойный конец дляпредставителя рода Данилевичей-Лисовских-Эссенов? Как человек, умеющийпросчитывать вероятность, я отдавал себе отчет в том, что правильным,безопасным и грамотным поведением я могу свести риск такой смерти до минимума.Но минимум этот окажется в итоге не столь уж мизерным, чтобы им можно былопренебречь. Сделать его нулевым возможно, только запершись в собственнойквартире, никуда не выходя и никому не открывая дверь. Это не решение проблемы.

Оставалось только два пути, позволяющих избежать той смерти,которую, я считал недостойной. Первый – покончить с собой уже сейчас, недожидаясь, пока меня подстережет несчастный случай или тяжкая болезнь. Этотпуть по зрелом размышлении я отмел. Во-первых, я не могу собственными рукамилишить себя жизни. Ну не могу – и все тут! Инстинкт самосохранения у меняразвит нормально. Во-вторых, самоубийство (и это ярко показал пример моейвторой супруги Натальи) вызывает у знавших тебя людей не только недоумение, нои сильные подозрения в твоей психической неполноценности, а этого я допуститьне мог. Не хватало еще, чтобы обо мне говорили, будто я впал в депрессию исвихнулся! Это я-то! Никогда в жизни этого не будет.

Но есть и второй путь…

КАМЕНСКАЯ

Все стены в ее кабинете были увешаны большими листамиватмана. На этих листах Настя карандашом записывала по определенной схемеданные о Викторе Шувалове и его окружении, о Серафиме Антоновне Фирсовой, еесоседях и знакомых, о фелинологе Казакове и его связях, о стороже ВалентинеКазаряне, а также о тех четверых, которых она наметила как возможных (хотя икрайне маловероятных) кандидатов на роль Шутника. Уж если проверять версии, таквсе подряд, а не сообразуясь с собственными вкусами и пожеланиями. Доценко,Сережа Зарубин и подключенный к работе Коля Селуянов приносили Насте этисведения, и она терпеливо и методично заносила их в схемы и таблицы, надеясь нато, что когда-нибудь и где-нибудь эти сведения если не пересекутся, то хотя быприкоснутся друг к другу.

Одновременно Настя, выполняя приказ Гордеева, готовилаподробную справку для психологов. В какой день недели и время суток совершеноубийство, где, каким способом, характеристика потерпевшего, описание местапреступления и оставленных улик, фотографии фигурок, ксерокопии записок. Дойдядо убийства Фирсовой, Настя задумалась, нужно ли прилагать к материаламвидеокассету с фильмом «Семь». С одной стороны, все это может оказаться еесобственными домыслами, не имеющими ни малейшего отношения к преступлениямШутника, и это только запутает специалистов, но, с другой стороны, если Шутникдействительно находится под влиянием этого фильма, то психологам необходимо егопосмотреть.

По мере составления справки факты становились на свои места,и Настя не переставала удивляться тому, что не выстроила их подобным же образомраньше.

Не выстроила, потому что не хотела. Потому что очень страшнобыло верить в то, что игра идет против нее, а не против Татьяны. И оченьхотелось интерпретировать их по-другому. Никому не нравится признаваться себе внеприятных вещах, а уж если это вещи не просто неприятные, а пугающие, тогдатем более. Она всегда так гордилась своей рациональностью, своей способностьюотстраниться от эмоций и мыслить четко и последовательно, а оказалось, что онаобычный человек, с развитым инстинктом вытеснения. То, что вызывает тревогу,вытесняется из сознания и замещается различными оправданиями, надуманнымиобъяснениями или искусственными фактами.

– Юра, ты мне велишь обращаться к какому-то конкретномупсихологу из наших, на Петровке, или тебе все равно? – спросила онаКороткова, когда справка наконец была закончена.