Настя вставила кассету в видеомагнитофон и устроилась вкресле, закутавшись теплым клетчатым пледом. Фильм «Семь» произвел на неестранное впечатление, наверное, оттого, что она никак не могла отстраниться отсобственной жизни, и смотреть его просто как художественное произведение.

Что бы ни происходило на экране, она примеряла это кпреступлениям Шутника и к действиям своим и своих коллег. Финал картины ударилее как обухом по голове: последней жертвой маньяка стал он сам. Он собственнымидействиями умышленно спровоцировал полицейского, убив его молодую беременнуюжену: убей меня, говорил он, потому что мой грех – зависть, я завидовал тебе итой жизни, которой ты живешь. Что ж, если в кино седьмой жертвой стал непосторонний человек, а лицо, «включенное» в ситуацию, то вполне логично, что вцепи преступлений Шутника седьмой жертвой тоже станет не кто-то с улицы,случайно найденный убийцей, как, например, тот же Лишай, а человек«включенный». Кто включен в процесс поиска убийцы? Сам убийца и оперативники.Вариант убийцы обыгран в кинофильме. В жизни же роль седьмой жертвы уготованакому-то из работников милиции. Кому-то… Нечего делать вид, что это ее некасается. Не кому-то, а ей, Насте.

Все сходится. Шутник объяснил свою позицию предельно ясно.

ПЯТАЯ ЖЕРТВА

Этому нет конца. И не будет. Сколько еще я смогу прожить счувством вины?

Врач старается изо всех сил, он занимается со мной каждыйдень по два часа, я киваю ему в ответ, выдавливаю из себя некое подобие улыбкии делаю вид, что внимаю его уговорам. Но я ему не верю. Я не верю, что можножить так, как живу я. Я не верю, что можно смириться с тем, что случилось.

Они считают меня сумасшедшей. А все из-за чего? Из-за того,что я хотела убить себя. Я хотела уйти из жизни тихо, незаметно, потому что немогла больше справляться со своей виной. Меня спасли. Зачем? Разве я ихпросила?

Зачем они это сделали? А теперь они считают менясумасшедшей. Врач долго объяснял мне, что у здорового человека сильно развитинстинкт самосохранения, который заставляет человека выживать во что бы то нистало.

Если этот инстинкт умолкает, значит, человек болен. Огосподи, разве они могут меня понять? При чем тут инстинкт самосохранения?Любой человек стремится облегчить собственные страдания, избавиться от боли.Разве это ненормально? Я не могу больше выносить эту боль. А они заставляютменя терпеть. Жить и терпеть. Почему я должна? Зачем?

Я ничего не слышу, кроме крика: «Чей ребенок?!!!» Почему Яне услышала, как мой сын зовет на помощь? Как ты, Господи, допустил, чтобы я неуслышала его голосок? Почему ты закрыл мне уши и отвел глаза? Я силюсьвспомнить, я зажмуриваюсь и вызываю в памяти тот страшный день, тот солнечныйкрасивый день на южном берегу Испании. Мы с сынишкой приехали туда на двенедели, муж отправил нас одних, он должен был прилететь через пять дней. Ясловно оказалась в другом мире, сказочном и великолепном, не правдоподобном иошеломляющем. Я впервые отдыхала за границей, до этого я ничего не видела,кроме шести дачных соток, грязной подмосковной речки и, когда везло, Черногоморя, мутного и облепляющего тело окурками и яблочными огрызками, или ледяногои кишащего медузами.

Замуж я вышла совсем молоденькой, польстилась на деньги иимпозантную внешность. У своего мужа я была четвертой женой, меня всеотговаривали, предупреждали, что ничего хорошего из этого брака не выйдет, но яникого не слушала, мне казалось, что я уже достаточно взрослая и умная, чтобыразбираться в жизни. Ухаживание было коротким и стремительным, цветы –охапками, шампанское – литрами, украшения – горстями. Конечно, муж сделал всевозможное, чтобы брак зарегистрировали в течение недели. Он немедленно заставилменя уйти с работы и посадил дома. Почти сразу я забеременела, муж порхал надомной, крыльями размахивал, витамины, надзор врачей, режим, диета, прогулки.Потом родился ребенок. Сын.

Из дому я почти не выходила. Для хозяйства муж нанялдомработницу, она делала покупки, стирала, готовила, убиралась в нашей огромнойквартире.

Иногда мне велели одеться, сделать прическу, нацепитьукрашения. Меня выводили в свет. На приемы или на банкеты по случаю завершенияпереговоров.

Меня брали примерно так же, как берут с собой золотойпортсигар. Мне казалось, что меня надевали, как надевают перед выходом парадныйкостюм или дорогие часы. Мужчины обращали на меня внимание, но мне строгозапрещалось не то что кокетничать, а даже разговаривать с ними, если, –конечно, это не была общая беседа нескольких человек. В общей беседе мнеучаствовать разрешалось. Однажды я позволила себе потанцевать с кем-то, послечего муж учинил мне жуткий скандал. Нет, он не ревновал, он и мысли не могдопустить, что я променяю его на кого-то другого. Но для него важно было, чтобыникто – понимаете, никто! – не мог подумать, что я флиртую. Он считал, чтоэто бросает на него тень и делает в глазах окружающих чуть ли не рогоносцем.

Вот так я прожила пять лет. И вдруг – такое счастье! –мы едем отдыхать.

Разумеется, с самого начала не предполагалось, что мы поедемраздельно, мы должны были вылетать все вместе, но буквально накануне отъездавдруг выяснилось, что у мужа не хватает дней по визе. У него была многократнаявиза в Шенгенскую зону на год со сроком пребывания в три месяца, он много ездилза границу по делам и сам запутался в расчетах. Он был уверен, что у негоостается пятнадцать дней, как раз столько, сколько надо, чтобы отдохнуть. Задень до отъезда мы стали собирать вещи и документы, и он решил еще раз проверитьдаты въезда и выезда, чтобы пересчитать дни. Тут и выяснилось, что у негоосталось не пятнадцать дней, а всего восемь. Так и получилось, что мы с сыномулетели вдвоем, а муж должен быть присоединиться к нам на оставшиеся восемьдней.

Я оказалась в Испании. Одна. Без надсмотрщика. Одетая внемыслимые тряпки, со стрижкой из самого дорогого салона, в купальниках,которые стоят столько же, сколько вечернее платье от Живанши. Молодая,неопытная, жадная до впечатлений, истосковавшаяся по обычному женскомукокетству, по мужскому вниманию. Мне хотелось нравиться, мне хотелось, чтобы сомной заигрывали, флиртовали. У меня не было намерения изменять мужу, я былавполне довольна сексуальной жизнью в супружестве и ни о чем большем не мечтала.Но ведь чувствовать себя женщиной – это не только знать, что муж тебя хочет.

У меня закружилась голова. Вечером я с очередным поклонникомсидела в баре на набережной. Играла музыка, мы танцевали, пили какой-то вкусныйпряный коктейль, он нежно гладил меня по руке и заглядывал в глаза, и мнехотелось, чтобы эта сказка никогда не кончалась. Завтра должен был прилететьмуж, и я понимала, что это последний вечер моей свободы. Может быть, я слишкоммного выпила. Может быть, музыка была слишком громкой. Может быть, я слишком увлеклась…Не знаю, что случилось. Не знаю, как это произошло. Я ничего не видела и неслышала, я ни о чем не помнила и не думала, кроме того, что есть настоящаянормальная красивая жизнь, которую мне судьба подарила на пять дней, а дальшеснова тюрьма. Хоть и в золотой, но в клетке.