порезала себе ладонь, накапала кровь на блюдце и завершила свое творение клочками козьей шерсти.

Отойдя подальше, она с гордостью посмотрела на то, что получилось. Несмотря на опасения Елены, Мария была непоколебима в своей уверенности. Стоило ей только вспомнить о нем, как любые сомнения тут же исчезали.

В четыре утра они тайком пробрались в церковь Святого Лаврентия при монастыре ордена Святого Иоанна, где и должна была состояться церемония. Темные своды церкви слабо освещались вотивными свечами и двумя масляными лампами, подвешенными на цепи к потолку. Стены церкви покрывали дорогие гобелены. Над священным алтарем висело изображение Дамасской Богоматери, которое хранилось у рыцарей со времен их исхода из Святой земли.

На деревянном столе перед алтарем уже стояло около двух дюжин свечей, принесенных сельчанами, желавшими, чтобы священник освятил их на Сретение. В самом центре, на серебряном блюде, покрытый алым дамасским шелком, разместили подарок от приходских священников для великого магистра. Мария сдернула покрывало, и девушки увидели творение Маттеуса Карноха, известного ювелира. Свеча была просто великолепна, отлита в форме форта Сант-Анджело. В основании крепости на барельефах из меди и олова были изображены религиозные сцены: Богоматерь, введение во Храм, кораблекрушение апостола Павла. Девушки взяли это удивительное произведение искусства и заменили его своим, а потом аккуратно вернули покрывало на место.

– Наша не такая большая, – заволновалась Елена.

– Зато она лучше, – отозвалась Мария. – Не переживай, никто не заметит подмены, все будут смотреть только на великого магистра! А потом будет уже поздно, – добавила она, пряча работу Карноха под стол, где ее скрывали складки скатерти, доходившие до самого пола.

За час до рассвета они вышли из церкви и остановились отдохнуть у низкой стены возле гавани.

– Теперь надо просто подождать, – сказала Мария.

– Не думаю… не думаю, что смогу, – слабо отозвалась Елена. – Мне нехорошо.

Мария посмотрела на пепельно-серое лицо подруги, у которой нервы были не такие крепкие, как у Марии.

– Иди домой, отдохни, – сказала Мария. – Увидимся вечером.

– Я не хочу оставлять тебя одну…

– Ерунда! Со мной все будет в порядке. Я просто спрячусь и посмотрю, как пройдет вручение, а потом расскажу тебе все до мелочей!

До рассвета Марии нужно было сделать еще одно дело – найти подобающую одежду. То, что ей требовалось, она легко взяла в доме родителей, даже не разбудив их.

Тремя часами позже началась служба. Старый великий магистр, одноглазый испанец де Омедес, умер, и состоялись выборы нового. Им стал француз Клод де ла Сангль, суровый и порядочный человек. Поверх простого черного плаща с капюшоном у него на шее сиял восьмиконечный золотой крест.

Его свита состояла из двадцати рыцарей, среди них бóльшая часть Священного капитула, в который входили главы лангов Оверни, Прованса, Франции, Арагона, Кастилии, Англии, Германии и Италии – восьми национальных групп ордена Святого Иоанна. За ними шествовали несколько рыцарей Большого креста – самые старшие и уважаемые члены ордена. Затем стояли избранные мальтийские аристократы, потом священники и простые братья, которые сидели на почетных местах вдоль нефа. Был там и Маттеус Карнох, с нетерпением ожидавший появления своего творения. Крайне редко на острове в одном месте собиралось столько представителей дворянства и Церкви одновременно.

В самом конце зала оставалось немного места для простолюдинов. Среди них и затерялась Мария Борг. Ее фигуру скрывал черный плащ, а лицо – барнуза. Одеяние было тяжелым, в нем было ужасно жарко и тяжело дышать. Ей приходилось все время поправлять капюшон и вуаль, но зато не было ни единого шанса, что ее кто-нибудь узнает.

Службу вел монастырский капеллан. Монах пропел песнь Симеона Богоприимца, его низкий голос гулко разносился под сводами церкви. Затем последовали молитвы и песнопения. Великий магистр произнес торжественную речь о примирении ордена и духовенства Мальты, объявил о планах постройки новых фортификационных сооружений и привоза больше зерна с Сицилии. Он говорил по-французски, поэтому Мария, а также три четверти присутствовавших дворян, монахов, священников и, конечно же, весь простой народ ни слова не понимали из его речи. Мария попыталась разглядеть Сальваго, но в церкви собралось слишком много людей. С сожалением она отметила отсутствие епископа Кубельеса, который, вообще-то, должен был сидеть на почетном месте рядом с великим магистром, но его заменял архидьякон Мдины, помпезный и недалекий человек.

Великий магистр закончил речь, четверо священников, в том числе архидьякон, встали с мест и двинулись к столу для вручения подарка. Взяв огромный серебряный поднос за четыре угла, они торжественно понесли его, затянув хорал, и поставили перед де ла Санглем.

– Ваше высокопреосвященство, во имя Отца и Сына и Святого Духа примите от нас этот дар – символ победы света над тьмой, – торжественно произнес архидьякон, и великий магистр благосклонно кивнул.

Собравшиеся в церкви подались вперед, чтобы разглядеть шедевр Карноха, произведение искусства, которому суждено навеки украсить алтарь часовни Святой Анны в форте Сант-Анджело. Такие свечи предназначались для услады глаз, их никогда не зажигали. Такие свечи делались на века.

Архидьякон изысканным движением сдернул с дара алое покрывало. Далеко не сразу все осознали, что предстало их взорам, и в церкви воцарилась звенящая тишина. Наконец кто-то ахнул, кто-то забормотал слова молитвы. Маттеус Карнох перекрестился и съежился в своем кресле.

Все собравшиеся лицезрели большой макет церкви Святой Агаты. На звоннице возвышалось серебряное распятие Джулио Сальваго с кроваво-красными рубинами. С распятия стекала настоящая кровь, окрашивая фасад самой церкви. Для тех немногих, кто не узнал распятия, на звоннице красовались инициалы «Д. С.». А под ними маленькими кровавыми буквами на фасаде было четко и красиво написано:

КАПЕЛЛАН ОСРАМИЛ ДОМ ГОСПОДЕНЬ

Великий магистр в гневе воззрился на архидьякона. Священник затрепетал и покраснел так сильно, что стал такого же цвета, как и отрез шелка у него в руках. Наконец, взяв себя в руки, он быстро прикрыл шелком свечу. По церкви прокатилась волна перешептываний и возгласов. Конечно, свечу увидели далеко не все присутствовавшие, однако увидевших было достаточно. Службу быстро свернули, песнопения опустили, проповедь забыли. Благословение длилось вдвое меньше обычного, давал его архидьякон. Он наконец обрел дар речи, но теперь тараторил так, будто у него горел язык.

Дворяне, рыцари и клирики прошествовали к выходу из церкви сквозь толпу расступавшихся перед ними простолюдинов. Спрятавшись среди них, Мария придерживала барнузу так, чтобы оставалась лишь узкая прорезь для глаз. Она разглядывала побелевшие от шока лица достойнейших мужей острова, искаженные яростью лица праведников, безразличные лица, втайне наслаждавшиеся грядущим скандалом, и наконец увидела то лицо, которое искала. Мария даже не знала, что принесло ей больше удовольствия: страдание, гнев или страх, читавшиеся на этом лице. Шел он неуверенно, на лбу блестели капельки пота, взгляд опущен в пол. Он ее не заметил.

Мария улыбнулась под покровом барнузы, но в ее улыбке не было радости. Она знала, что заставила его страдать. Нанесла удар, от которого он не скоро оправится. Но месть оказалась скорее горькой, чем сладкой на вкус. Этого было мало. Всего лишь раз в жизни она чувствовала настоящую ненависть – к тем, кто забрал Нико. Ненависть оказалась безграничной, и Мария знала, что и здесь будет то же самое. Ей искренне захотелось оставить всю эту историю в прошлом, последовать совету Елены и забыть о случившемся. Однако она сомневалась, что сможет так поступить, пока Сальваго ходит по земле. И все же эта маленькая победа принесла ей некоторое удовлетворение.

Мария не спеша прошлась вдоль южного берега в сторону утесов Дингли. На небе сияло солнце, согревая ее и напоминая ей о том, что жизнь продолжается. В первый раз за многие недели она услышала крики чаек и долго смотрела, как они кружатся в потоках воздуха. В первый раз за долгое время у нее в животе заурчало от голода.

Возможно, та свеча все же светила куда ярче, чем ей казалось.

День уже подходил к концу, Мария все еще была довольно далеко от пещеры, и тут она увидела дым, клубящийся у входа в тоннели рядом с рожковым деревом.