Однажды утром Марию стало тошнить. Желудок был неспокоен, ей казалось, что ее вот-вот вырвет. Она попила воды, но это не помогло. Встала на колени, но рвоты не случилось. Мучаясь от странных ощущений, она вдруг поняла: это недомогание, которое случается перед рождением ребенка. Она спросила у Елены, надеясь на заверения подруги, что дело в чем-то другом.

– Может, это просто лихорадка, – как ни в чем не бывало ответила Елена, но настоящий ответ читался в ее взгляде; Мария все поняла и тут же сникла. – Если это… оно, можем сходить к Лукреции, она даст тебе специальное средство.

Мария не понимала, чего хочет, но точно не хотела никаких снадобий от Лукреции. Мария места себе не находила, у нее совершенно пропал аппетит, а чувство голода сменилось постоянной тошнотой, изводившей ее днем и мешавшей спать по ночам. Под глазами появились темные круги.

Я хочу отомстить ему, думала она.

Я должна послушаться Елены, думала она в следующую минуту, я должна забыть о том, что произошло. Раньше Мария легко принимала решения, теперь же она сомневалась и меняла решения по десять раз в день. Она была не в состоянии делать даже самые простые вещи. Стоило Фенсу или Якобусу сказать хотя бы слово о погоде или о море, как она могла тут же разрыдаться на ровном месте.

Как-то раз в воскресенье утром она пришла на мессу в церковь Святой Агаты. Звонница была еще не завершена. У основания валялись осколки камней и кучи песка. Значит, отец еще не закончил работу.

Мария зашла в церковь. Скамей там не было, поэтому все стояли. Девушка спряталась в толпе прихожан и смотрела на него. Он читал Новый Завет и улыбался прихожанам. Благословляя их, он выглядел совершенно нормально, и это казалось ей просто безумием. В какой-то момент он заметил ее и смертельно побледнел, как будто в церковь ворвался морской бриз и унес собой весь цвет с его щек. Мария стояла с высоко поднятой головой и смотрела ему в глаза. По выражению лица отца Сальваго было непонятно, о чем он думал, но вскоре он отвернулся от нее. Мария перекрестилась и вышла. Долго, бесцельно она бродила по улочкам Биргу. Постояла рядом со своим домом, заметила мать в окне, потом окно закрылось.

В тот вечер она подошла к церкви перед вечерней, потому что хорошо знала, в котором часу он обычно возвращается от сестры. Вскоре раздался цокот копыт, послышался грохот колес по мостовой. Он остановил повозку, но даже не шелохнулся. Пыль осела. Казалось, они молчали вечность.

– Что тебе нужно? – наконец спросил он.

Недели молчания убедили его в том, что он прав, что Мария ничего не станет делать, и теперь ее появление нарушило его недавно обретенный покой.

– Не знаю, – сказала она. – Нужно, чтобы вы извинились за то, что сделали со мной.

– Все это время я молился за тебя, – ответил он, поднося руку к шее. – Ты украла мое распятие. Верни его.

– Распятие? – ошеломленно покачала она головой. – Вас беспокоит кусок серебра? Лучше бы вы думали о том, что такое распятие.

– Тебе повезло, что я не заявил в жандармерию о пропаже. Мое терпение имеет границы, Мария! Считай это предупреждением. А сейчас, будь добра, уйди с дороги!

Из лавки вышел сапожник с куском жесткой кожи в руках и весело поздоровался:

– Доброго вечера, господин капеллан!

Сальваго вежливо кивнул ему в ответ и собрался ехать дальше, но Мария не сдвинулась с места.

– Кажется, я беременна, – сказала она достаточно громко, чтобы сапожник услышал.

Мастер вздрогнул и поспешил обратно в лавку.

Сальваго побледнел и выпустил вожжи из рук, услышав то, чего боялся больше всего. Придя в себя, он снова взялся за вожжи и невозмутимо произнес:

– Тогда тебе стоит обратиться к Богу.

– У Бога нет члена, святой отец! – придя в гнев от его равнодушия, крикнула Мария. – Я обращаюсь к Его слуге, у которого все в наличии!

Изо всех сил пытаясь контролировать нарастающую ярость, Сальваго процедил:

– Уйди с дороги, Мария!

Священник хлестнул мула, и повозка рывком двинулась вперед. Марии пришлось отскочить в сторону, чтобы тяжелые деревянные колеса не раздавили ей ноги. Одно из колес подпрыгнуло на ухабе, попало в лужу и окатило ее грязью.

Глядя, как его силуэт исчезает в лабиринте узких улочек, Мария постепенно начала понимать, чего хочет. Елена ошибалась. Мария не собирается быть кроткой, бессловесной игрушкой в руках судьбы.

В Марии Борг не было кротости. Ни капли.

Она отправилась в Университá, к властям. Истинными хозяевами острова, конечно же, были рыцари ордена Святого Иоанна, но Университá все еще обладал некоторым весом в решении определенных вопросов, включая суды над преступниками, нарушившими королевский закон. Там судили мелких воришек и сажали их в колодки, причем судили сами мальтийцы, а не приезжие рыцари, которым не было дела до несчастий простолюдинов. Мария не знала, как у них там все устроено, но надеялась, что тут ее услышат. Она опасалась, что ее развернут прямо с порога, но ей на удивление дали зайти внутрь, и теперь она оказалась среди нотариусов, сборщиков податей и мелких чиновников, пришедших сюда по своим делам.

– Где мне найти хакима? – спросила она у проходившего мимо чиновника.

Хаким был главой гражданского и уголовного суда, в юрисдикцию которого входила вся Мальта, а также начальником милиции. С тем же успехом можно было спросить, где найти папу римского. Чиновник слегка улыбнулся. И прошел мимо, ничего не ответив.

Мария пошла к другим чиновникам, не зная ни их ранга, ни должностных обязанностей: к фалконьеро, сокольничему, и бальи, смотрителю тюрем. Они оба прогнали ее, даже не выслушав.

Наконец она добралась до какого-то катапана, мелкого чиновника, который занимался мерами и весами и знал ее отца.

– Заходи, Мария, присаживайся, – показал он на скамейку в комнате, где работало еще шестеро мужчин, и сам присел рядом с ней. – А теперь, – снисходительно сказал он, явно посмеиваясь над простушкой, осмелившейся прийти сюда, – расскажи, что за серьезное дело тебя так беспокоит!

Веселье его длилось недолго. Когда она закончила свой рассказ, его лицо стало мертвенно-бледным. Нервно оглядевшись, он убедился, что остальные служащие заняты своими делами и не слышат их разговора, и прошипел:

– Глупое дитя! Никогда никому не говори о том, что рассказала мне! Никому, поняла? Хочешь оказаться в тюрьме? Хочешь, чтобы посадили и твоего отца? У этой сказки хорошего конца не будет!

– Это не сказка! – возмутилась Мария. – Он… он взял меня силой. Что вы с ним сделаете? Я хочу увидеть хакима!

– Это совершенно невозможно!

– Прекрасно! – повысила голос Мария, и все присутствовавшие оглянулись и посмотрели на нее. – Прекрасно, если вы настаиваете, я расскажу свою историю всем, кто есть в этой комнате! Возможно, хоть кто-то…

– Сиди тут! – перебил ее катапан. – Попробую найти магистрата, – бросил он через плечо, выходя из комнаты.

Через полчаса он повел ее наверх по лестнице, мимо ряда кабинетов, где работали чиновники разного уровня. Они вошли в комнату с высоким потолком, с виду ничем не отличавшуюся от прочих. Там за массивным дубовым столом, под огромным красно-белым гербом сидели двое мужчин. У одного из них были грубые черты и длинная черная борода, он что-то писал в толстом журнале. Рядом с ним сидел крупный мужчина с седой окладистой бородой и живыми серыми глазами. Сердце Марии упало. Она сразу узнала его. Это был человек с портрета в доме сестры Сальваго. Один из самых влиятельных дворян Мальты, один из четырех судей.

Перед ней сидел барон Антонио Бука собственной персоной, муж Анжелы Буки.

Зять отца Сальваго.

Он равнодушно посмотрел на девушку. Мария набрала побольше воздуха, не теряя решимости довести дело до конца. Сидевший рядом с Букой чиновник сделал ей знак подойти поближе. Видимо, это магистрат, один из высших судейских чинов, подумала Мария. Выражение его лица было суровым, но не злобным. Мария начала свой рассказ заново, но не успела дойти и до половины, как он замахал на нее руками:

– Замолчи, дитя! Сколько тебе лет?

– Шестнадцать.

– Тогда этим делом должен заниматься твой отец, а не