Зашнуровываю кроссовки, сую в рюкзак бутылку минералки, трияблока и половинку багета, который мне привез вчера обаятельныйартизан-буланжье. Так, не забыть деньги… Натягиваю поглубже каскетку с большимкозырьком, выхожу вон. У меня нет времени даже дверь запереть! Здесь ключитакие громоздкие, ворочаются в замках медленно, со скрежетом… Ладно, можетбыть, Николь меня простит. Речь ведь идет о спасении моей жизни!

Сажусь на край каменной ограды террасы, перекидываю ноги ипрыгаю на тротуар. Теперь – вперед. Только бы Тедди не бросился к забору! Егоне видно – может, спит где-нибудь в теньке?

…Если бы я шла со стороны улицы, я бы его не заметила. Откалитки его прикрывал куст азалий. И увидеть его можно было только со сторонытого проулка, в который я метнулась – и тут же словно приросла к земле.

Тедди лежит недалеко от ограды – лежит неподвижно…

Я внезапно стала ощущать себя чужой в Константинополе. Аведь мы здесь уже совсем было прижились. Всюду русские, русский язык, русскиевывески, русские нравы. Пера, кривой «коридор», по вечерам беспорядочноосвещаемый электрическими огнями, стала «нашей улицей». Русские ресторанывырастают один за другим. Некоторые из них были великолепны: залы в два этажа,первоклассная кухня, оркестры, каких Константинополь никогда не слыхал. Вот на окраине«Стрельна», а вот «Гнездо перелетных птиц», где орудуют Аверченко и Свободин,собравшие блестящий артистический ансамбль. На улицах ходит картонный гигант скрасным носом и в цилиндре. За ним по пятам целая толпа. Это живая рекламарусского кабачка «Черная роза».

Русские дамы – образованные, элегантные, говорящие на пятиязыках – нашли хороший заработок в этих ресторанах, придавая им пышность,элегантность, изящество. Я знаю даже одну магистранку международного права,которая прислуживает в ресторане!

Вообще, только русские создают в Константинополе городскуюжизнь. Колонка городской хроники в газете моего мужа перенасыщена событиями.Ставятся спектакли, проходят литературные вечера, диспуты на тему: где бы былтеперь Чехов, «у них» или «с нами»…

Русские завезли в Константинополь и свое поветрие: лотошныеклубы. Их появилось свыше четырехсот. В среднем в день играло до двенадцатитысяч человек. Но слишком дорого стало ладить с полицией, направо и налевотребовавшей взятки, и тогда два беженца решили открыть кафародром.

Это слово греческое, однако изобретение совершенно русское –тараканьи бега! Ростовское скаковое общество, вывезшее в Константинополь своихскакунов, прогорело из-за дороговизны кормов. Тараканов держать значительнодешевле!

Собственно, кафародром – это стол, на котором устроеныжелобки. По желобкам бегут тараканы, запряженные в проволочные коляски. Обычныечерные тараканы, только невероятной величины, испуганные электрическим светом,мчатся со всех ног. Вокруг жадная любопытная толпа с блестящими глазами.

Конечно, всякое явление нашей теперешней жизни тем нам идорого, что оно носит временный характер. Мы не перестаем надеяться и ждать,что это вот-вот закончится. Город полон слухов, то и дело пробегаетэлектрическая искра какой-нибудь сенсации. То враз в трех иностранных газетахпоявляется известие, что тридцатитысячная армия Врангеля готовится к вторжениюв Россию. То разносится слух, что Совнарком переехал из Москвы в Петербург. Тоговорят о происшедшем в Москве перевороте. Муж приходит домой и рассказывает,что у него беспрестанно справляются по телефону: правда ли, что умер Ленин? ИзРоссии являются новые и новые беженцы, которые привозят слухи один нелепеедругого. Помню, один человек рассказывал, что видел солдата армии Буденного вкаракулевом дамском саке!

Однако идет время, и в «нашем городе» все чаще появляютсядругие русские. Это русские – представители Совдепии, которая пытаетсяналаживать связи своего безумного государства с остальным миром. Их попыткименя ничуть не удивляют. Изумляет то, что этот самый «остальной мир» с ниминачинает-таки общаться! Лорды, аристократы, пэры и сеньоры начинают, пусть исквозь зубы, цедить ответные любезные фразы в ответ на площадную браньвзбунтовавшейся русской черни!

В этой связи не могу не привести один любопытный эпизод. Мыс мужем были в ресторане. Там нам показали некоего господина – торговогопредставителя большевиков. Внешность у него была самая невообразимая:разъевшейся свиньи. Однако при нем была весьма милая и утонченная дама. Теперьтаких красавиц в Константинополе много – они оказывают приезжим услугиопределенного свойства. Какой-то итальянец пригласил ее танцевать. Совдеповец сяростью набросился на галантного потомка древних римлян и выволок его за дверь.И в темноте начали раздаваться удары стека, из которых каждый попадал кудаследует. Будто станок работал! Избиваемый, по-видимому, не сопротивлялся, атолько изумленно восклицал:

– Parlez-vous francais? Do you speak English? [45]

И так далее на прочих языках. В этом страстном интересеизбиваемого узнать язык, на котором он мог бы мирно объясниться с обидчиком,мне показалась аллегория. Так изучают европейцы большевизм в России. Все ищут сним общего языка. А удары сыплются, сыплются…

Сыплются они и на нас с мужем.

Не могу удержаться от того, чтобы не записать рассказМаксима. У него в редакции побывала… Елена Феррари!

В это с трудом можно поверить. Максим был совершеннопотрясен ее визитом.

Явилась эта особа с соблюдением всех законов этикета, дляначала передав свою карточку. На ней значился только ее псевдоним: ЕленаФеррари, поэтесса . Максим говорит, что при виде ее имени его чуть удар нехватил. Первым побуждением было достать из ящика письменного стола револьвер ивстретить эту особу выстрелом в упор. Однако потом он решил не давать воличувствам и посмотреть, как будут развиваться события дальше. Велел своемусекретарю впустить посетительницу, а сам все же переложил оружие во внутреннийкарман пиджака.

Елена Феррари явилась, как всегда, в черном. Однако в нейничего не осталось от облика зловещей комиссарши, какой мы помнили. Максимсказал, что она была одета скорее как богатая вдова, которая тем не менее несобирается хоронить себя заживо после смерти мужа. Шляпа, вуаль, руки,унизанные кольцами, перчатки… Вид у нее был вполне европейский, платье –дорогое, и теперь, по словам Максима, она скорее напоминала итальянскуюаристократку, но никак не еврейку, а тем паче – цыганку, как это было раньше, вПетрограде.