Внешность ее просто-таки взывала к утонченной любезности состороны хозяина кабинета, однако Максим не спешил оказать ей эту любезность: непоздоровался и даже не предложил сесть. Несколько мгновений Елена Феррарисмотрела на него сквозь вуаль, потом подняла ее и усмехнулась очень ярконакрашенными губами:

– Я не ожидала, что вы окажетесь настолько злопамятны,господин Мансуров.

– Уверяю вас, что нет! – Максим не отказал себе вудовольствии вступить с ней в словесную дуэль. – Кабы я был злопамятен, я невелел бы пускать вас в свой кабинет, это во-первых, а во-вторых, сделал бытолько один телефонный звонок…

– Куда, в полицию? – перебила его Феррари. – Это было бынапрасно. Уверяю вас, что я здесь с официальной миссией, поэтому никакихпретензий ни к моим документам, ни у властей ко мне быть не может.

– Ну, кто здесь всерьез обращает внимание на миссионеровСовдепии! – усмехнулся Максим. – Ваши документы, о боже… Это нонсенс!

– Я представляю отнюдь не Москву, – невозмутимо возразилаФеррари, усаживаясь безо всякого приглашения, ибо поняла, что не дождется его.– Я здесь с миссией Международного Красного Креста, а вы прекрасно знаете, чтодаже власти Стамбула, какими бы дикарями они ни были, не рискнут связываться сКрасным Крестом. Тем паче если я прибыла от его американского отделения.

Она говорила правду. Кажется, это единственная организация,которая пользуется уважением местных властей. Слишком большие деньги платит имКрасный Крест, а кроме того, штаб-квартира его американского представительстванаходится не собственно в Стамбуле, а на пришвартованном у его пристаниитальянском пароходе «Адриа», то есть как бы на территории третьегогосударства. Турки отчаянно пытаются налаживать отношения со Штатами, оттого иносятся с Красным Крестом, словно курица с яйцом.

Максим был искренне озадачен:

– Вы что же, теперь обитаете в Америке? Тогда спаси ее бог.Видимо, в скором времени можно ожидать, что Белый дом станет зваться Красным.

Видимо, Елена Феррари приняла эту откровенную издевку каккомплимент, потому что рассмеялась:

– Не о чем беспокоиться ни вам, ни обитателям Белого дома! Яоставила заблуждения молодости и окончательно разошлась с прежними друзьями. Авпрочем, не жду, чтобы вы мне поверили, и не собираюсь тратить время наубеждения. Тем паче что в Стамбуле я не столько по делам Красного Креста,сколько по своим личным делам. Собственно, я здесь ради вас.

Максим – человек очень храбрый. Пожалуй, можно сказать, чтоон обладает редкой разновидностью смелости – абсолютным бесстрашием. И все же,как он сказал мне, при этих словах его невольно пробрал холодок.

– Неужели у моего подъезда снова стоит ваш комиссарский«Кадиллак» с революционным матросом за рулем? Я отлично помню, чем окончилсяваш прошлый визит ко мне! Или на сей раз вы желаете предложить мне работу вКрасном Кресте? Но у меня, как видите, уже есть дело. – Он похлопал по крышкеписьменного стола.

– Да, я знаю, – кивнула Елена Феррари. – Ваша газетенкаявляется рупором идей барона Врангеля. С вашей помощью он пытается оживить этоттруп, называемый Белым движением. Однако всем известно, что этот труп ужесовершенно разложился. Оживить его нельзя.

– Ого, – негромко сказал Максим, пристально поглядывая на ееоливково-бледное лицо, в котором вдруг мелькнули краски жизни. – Похоже, вы ещене вполне расстались с заблуждениями молодости!

Елена Феррари улыбнулась, но тут же вновь стала серьезной.Даже суровой, и Максиму показалось, что в ее утонченном лице проглянула прежняякомиссарская свирепость, которую он запомнил на всю жизнь.

– Послушайте, господин Мансуров, довольно играть словами.Давайте перейдем к делу. Неужели вам не надоело прозябание в этой дыре? Вымогли бы жить совершенно иначе! Вы тратите свои силы, повторяю, на попыткувоскресить то, что давно и безнадежно погибло, да и с самого начала былообречено на поражение. Вы лучше меня знаете, что позиция Врангеля не пользуетсяподдержкой союзного командования. Вообще никто, кроме нескольких русскихидеалистов, уже не верит в крушение нового российского режима. Не пора ли и вамрасстаться с заблуждениями молодости ?

– Вы что, сударыня? – спросил до крайности изумленныйМаксим. – Предлагаете мне вернуться в Россию?

Мгновение она смотрела ему в глаза своими огромными чернымиглазами. Максим сказал мне потом, что у него появилось ощущение, будто онинарисованы на ее лице. В них не было ни жизни, ни глубины.

– А вы бы вернулись? – небрежно спросила Елена Феррари.

– Если бы имел удовольствие увидеть, как вас ставят кстенке, то непременно рискнул бы! – ответил он.

Это уже было оскорбление. Максим надеялся, что после егослов Елена Феррари уйдет сама и ему не придется вышвыривать ее из своегокабинета, хотя очень хотелось поступить именно так. Но если она и впрямь имелаохранительные грамоты Американского Красного Креста, подобный демарш могвызвать неудовольствие властей, а барон Врангель просил свое окружение невступать с ними ни в какие конфликты.

Однако отвратительная гостья не ушла, а только сноварастянула в гуттаперчевой улыбке свои красные губы.

– У меня нет никакого желания заманивать вас обратно вРоссию и видеть, как там ставят к стенке вас , – проговорила она. – Я предлагаювам другое – хорошо оплачиваемую работу. Если вы хотите издавать газету –извольте. Желаете призывать с ее страниц к уничтожению «красной заразы» и петьдифирамбы «белой кости, голубой крови» – да на здоровье. Вам все будет сходитьс рук. Но…

– Но что я должен делать взамен? – перебил ее Максим.

– Я так и знала, что мы поймем друг друга, ведь мы жеинтеллигентные люди! – сказала Елена Феррари после некоторой паузы. – Взамен выдолжны будете переехать в Париж и войти в руководство некоего объединения,которое планируют создать недобитки всех оттенков: белые, зеленые, вылинявшиекрасные и так далее. Оно будет называться РОВС, Русский Общевойсковой Союз. Нам, – она выделила это слово, – было бы желательно видеть в руководстве даннойорганизации своего человека. Труд ваш будет вознагражден так, что какие-либосоображения этического порядка не будут иметь значения. Кроме того, вы сохранитежизнь свою и своих близких.