Он усмехнулся.

К тому времени, как ее найдут, он будет мирно пить кофе вкофейне Театра Станиславского и спокойно отдыхать с чувством до концавыполненного долга.

Да. Все будет именно так.

Он радостно и глубоко вздохнул.

Завтра. Завтра все будет хорошо. Завтра к нему вернетсяпривычное спокойствие и уверенность. Завтра он наконец-то доведет до конца то,что началось так много лет назад, когда в их жизнь вломилась та, первая гадинаи чуть было все не разрушила.

Он вовремя остановил ее.

Завтра он закончит то, что началось так давно.

Завтра…

– Завтра ты поедешь на работу вместе со мной. – Андрейпотянулся и пристроил ее голову себе на плечо. Ему нравилось, когда ее головалежала у него на плече и волосы щекотали нос.

– Но мне завтра к двум! – сказала Клавдия беспечно. Поправде говоря, ей было совершенно все равно, к которому часу ехать на работу.Прикажет майор – поедет к девяти, не прикажет – поедет к двум. Придумаетчто-нибудь, как-нибудь объяснит сотрудницам свое непреодолимое служебноервение, заставляющее ее приходить на работу на полдня раньше.

Он помолчал.

Клавдия его слушалась так, как будто он и впрямь был центромвселенной, и это его обескураживало и пугало. Немножко.

У него не было никакого опыта по части ответственности задругого человека, особенно когда этот человек полагался на него так, какполагалась Клавдия – полностью. До конца.

– Мы так и не поели, – почему-то рассердившись, сказал он. –Ты небось с голоду помираешь.

– Помираю, – сказала она новым для него и для себяробко-кокетливым тоном и куснула его за голое плечо. – Помираю. Сейчас тебясъем.

Он захохотал, подтянул ее за локти и переложил на себя. Онабыла удивительно легкая, несмотря на то, что длинная, но совсем не такаякостлявая, как он представлял себе все эти десять лет. Теперь ему уже казалось,что все десять лет он мечтал о ней и воображал ее себе. Холодные пальцы ее ногосторожно потрогали его ноги. Это было приятно.

– Замерзла? – спросил он заботливо.

– Нет, – сказала она, рассматривая его очень близко. – Как ямогу с тобой замерзнуть. Ты такой… теплый и большой.

Клавдия не могла поверить в то, что лежит с ним в постели,гладит ногой его ногу и близко смотрит в серые, внимательные глаза. Что с нейбудет, когда прекратится эта дурацкая слежка, – нет, эта чудесная слежка,спасибо тому, кто придумал последить за ней! – и Андрей выставит ее вон изсвоей квартиры и из своей жизни. Ведь не мог же он в самом деле внезапно,спустя десять лет в нее влюбиться!

– Ковалева, – сказал он задумчиво. Его большая рука гладилаее по голове, как маленькую. – В своей стиральной машине я нашел самодельнуюфинку с наборной ручкой, в самодельных же ножнах. Можно узнать, что это такое?

Вот идиотка! Она забыла финку на его стиральной машине! Вего присутствии она забывала обо всем на свете, не то что о каких-то дурацкихфинках!

– Это… моя, – пробормотала она, пытаясь рассмотретьвыражение его лица. Все-таки она была беспризорником, нет, беспризорницей, а онвырос в благополучной и большой московской семье. Ей не хотелось посвящать егов тонкости детдомовского быта.

– Что твоя, я понял, – сказал он, – потому что она точно немоя. – Он перестал гладить ее по голове и подсунул руку под ее грудь,распластанную на его груди. У Клавдии по спине пробежали мурашки, и сразу сталощекотно и радостно где-то в глубине. – Ты ее всегда с собой носишь? Или толькотеперь стала?

– Она мне досталась по наследству, – сказала Клавдиянеохотно, хотя он спрашивал вовсе не об этом. – От одной девчонки. Онанесколько раз мне помогала. И спасала даже. Почему-то жалела, хотя мы вообще-тодруг друга жалели мало. Ну вот… В общежитии финка мне очень пригодилась. Тамразные придурки шлялись. Начиная от вьетнамцев и кончая работягами с ЗИЛа. Я ихдва раза этой финкой припугнула, а на третий они отвязались.

– Как ты их припугнула? – спросил Андрей, рука его замерла унее на груди.

Клавдия тяжело вздохнула от воспоминаний.

– Ну… сказала, что со всеми сразу я, конечно, не справлюсь,но того, кто подойдет первый, – прирежу. Потом они, конечно, смогут сделать сомной все, что хотят, но одного-то я с собой заберу точно. Пусть выберут ирешат, кого именно. С ножом обращаться я умею, реакция у меня хорошая, так что…Они оба раза пошумели, побузили и ушли…

– Высший класс! – сказал Андрей. – Первый сорт! Голливуд!

– Не злись, – попросила Клавдия и сделала попытку вытащитьего руку. Она мешала ей и уводила мысли совсем в другую сторону. – Всеобошлось, я жива и здорова…

– Да уж, – сказал Андрей, но руку не вытащил и только крепчестиснул грудь. – Теперь я буду за тобой смотреть. А то чуть что – ты за ножхватаешься. Нехорошо это, Клава. Неженственно…

Он сделал какое-то движение, всего только одно, и Клавдияоказалась прижатой к дивану.

Он не даст ее в обиду. Он защитит и спасет ее. Он уже оченьмного про нее знает, намного больше, чем знает она сама. Он будет с нейстолько, сколько она пожелает. В конце концов именно о ней, оказывается, онмечтал всю свою мужскую жизнь.

Он был совершенно твердо уверен, что потеряет ее, как толькоона узнает то, что уже знал он.

Ольга позвонила часов в одиннадцать.

– Я только приехала, – сказала она злым голосом. – Ей-богу,в следующий раз в эти архивы сам поедешь. Подумаешь, какой начальник выискался,посылает нас туда-сюда, как лакеев…

– Не расходись, – приказал Андрей. – Где Мамаев?

– На Мамаевом кургане, – огрызнулась Ольга, но, так какАндрей молчал, добавила: – Домой поехал. Или ты думаешь, что он у меня ночует?

– Что у тебя есть? – Андрей покосился на Клавдию, котораяделовито готовила запоздавший ужин.

У нее были розовые щеки, она все время улыбалась и, словнобы сдерживая себя, иногда нахмуривалась. Поверх вчерашней рубахи был повязанфартук, подол задрался немного, открывая длинные-предлинные ноги и кусочеквыпуклой попки.

Андрей зажмурился и с грохотом переставил стул спиной к ней.Сердце колотилось, и руки были влажными, хотя он весь вечер пролежал с ней впостели.

– Да будешь ты слушать, что говорит тебе капитан Дружинина,или нет?!

– Оля! – повторил он, сердясь на себя. – Ты где?