упал на пол, жадно хватая воздух. Образ перед глазами из расплывчатого постепенно возвращался к своей целостности и четкой форме. Щегол поднял взгляд на Сокола. Он все еще стоял рядом. В голове мелькнула призрачная надежда, что это конец, но тут щеку Щегла обожгла хлесткая пощечина. Несмотря на то, что это была всего лишь пощечина, Щегол ударился головой о стену из-за силы, которую вложил в этот удар Сокол. Еще не успев оправиться от удушья, Щегол потер горящую щеку и снова поднял взгляд, чтобы пытаться оправдать свою невиновность.

— Думаешь, это все шутки? — Сокол схватил Щегла за подбородок, а после одернул руку, будто прикоснулся к чему-то особенно мерзкому. — У нас убили человека, и каждый из нас может быть на очереди. А ты устраиваешь цирк. Хочешь проверить, насколько меня хватит? Так вот, я уже на грани.

Сокол отвернулся и прошелся вдоль стены. По тому, как ходили его желваки и белели костяшки, можно было понять, что он крайне зол. Последние дни Сокола можно было сравнить с пламенем, которое хаотично бушевало и как только начало утихать, в него налили бензина. Щегол был тем самым бензином. Он походил на щенка, что всячески пытается вылизать руки своему хозяину, после того, как испортил мебель.

— Я все решу! Я разберусь, — он поднялся на ноги и сделал шаг навстречу Соколу. — Я поговорю с ней и… — он не успел договорить, как получил очередной удар.

Удар был не таким сильным, и после него, скорее всего, остался бы всего лишь фингал, но Щегол от неожиданности, потерял равновесие и ударился об угол кровати, тем самым разбивая себе еще и нос. В глазах снова заплясали темные тени, и чтобы принять прежнее положение, Щеглу потребовалось, по меньшей мере, десять секунд. Он вскинул руки, признавая свое поражение, и опустил голову, чтобы его не травмировали еще сильнее. Он понимал, что ни одно сказанное слово не сможет задобрить Сокола или хоть как-то исправить ситуацию. Отныне на нем клеймо — предатель.

— Само собой, ты разберешься. — Сокол потер костяшки. — У тебя нет другого выбора. Убить я тебя не смогу, но вот свалить на тебя вину за убийство Анисимого — запросто, — он посмотрел на Щегла. — У тебя два часа. Если через два часа ты не вернешься, пеняй на себя.

Вытирая кровь под носом, Щегол вышел из комнаты Сокола. Голова трещала и сильно кружилась, и чтобы пройти три метра до стационарного телефона, который трезвонил уже по третьему кругу, ему понадобилось гораздо больше времени, чем он рассчитывал. Перед тем, как снять трубку, Щегол нахмурился, стараясь придать голосу более уверенный тон. Если бы он снял трубку сразу же, то его ответ скорее напоминал бы блеяние ягненка.

— Называй адрес. Я скоро приду и все объясню, — он потер переносицу, что ужасно ныла от боли. — Только не смей никому сообщать об этом номере и обо мне.

* * *

Район был незнаком Щеглу. Он редко бывал в центре, и эти визиты можно было пересчитать по пальцам. Улочки ветвились между собой, и, дабы не потеряться, Щегол всматривался в каждое здание в поисках нужного дома под номером два. Эта была такая же пятиэтажка, как и та, в которой жил Бульба. Только вот этот дворик и сам дом выглядел гораздо чище, невиннее. Он был не запятнан угрюмыми воспоминаниями о делах Птиц, и вот сейчас как раз был готов испачкаться в этой липкой грязи. Щегол подошел к домофону и, не задумываясь, набрал номер квартиры. Послышался знакомый голос из телефона. Девушка спрашивала, кто пришел, но Щегол молчал. Она считала это молчание вместо любых ответов, и нажала на кнопку, чтобы открыть дверь. Он не мог отпустить мысли о том, где он мог проколоться и как номер Гнезда оказался у нее. Ведь это не могло быть случайностью, и эта атака была направлена прямиком на Щегла. Вполне вероятно, что тот, кто убил Сизого, решил нацелиться на него таким изощрённым образом.

— Ваня! — как только дверь квартиры распахнулась, девушка тут же затащила Щегла внутрь. — О, Господи! Что с тобой случилось? Кто тебя так?

Щегол представил, как это все выглядело в глазах Насти. Он стоял настолько разбитый во всех смыслах, что единственное желание, которое могло прийти в голову любому здравомыслящему человеку, так это пожалеть его. Его удручали не столько мысли о встрече с человеком из прошлой жизни, сколько утрата доверия в лице Сокола. Он так яростно цеплялся за надежду в то, что однажды станет похожим на него, а теперь в шаге от того, чтобы его с позором изгнали из Птиц.

— Вызвать скорую? Милицию? — она вцепилась в плечи Щегла.

— Нет, — он поднял глаза на Настю. — Можешь, пожалуйста, воды принести?

— Да. Да, конечно! — она суетливо забегала по кухне. — Ты голоден? У меня картошка жаренная есть.

Щегол сидел на небольшом угловом диванчике за столом и наблюдал за движениями девушки. Она бегала так резво и резко, что голова снова закружилась, и Щегла затошнило. Настя похорошела. В школе она была из числа тех тихих и покладистых девочек, которые обычно ходили в любимчиках учителей. Возможно, благодаря этому Щеглу и удалось подружиться с ней. Не сказать, что в школьные годы они были друзьями, скорее хорошими знакомыми, которые помогают друг другу по учебе.

— Вань, как я могу тебе помочь? — внезапно Настя опустилась перед ним на колени, словно он маленький ребенок, который измазался в какой-то луже, а мама пытается объяснить ему, что так нельзя. — Во что ты влез? Тебе нужны деньги? Жилье? Пожалуйста, не молчи, — она опустила голову, и только сейчас Щегол заметил, что она плачет.

Так тихо, без надрыва и грусти, а скорее от бессилия. Настя отвернулась в сторону, чтобы скрыть свои слезы, но Щегол видел, как они стекают по щекам прямо на подбородок. Это было так странно, ведь они не были настолько близки, чтобы Настя так переживала за него. Со школы прошло уже около четырех лет, а она так волнуется, будто они только вчера вместе обсуждали, как решать логарифмы.

— Перестань, — Щегол положил руку ей на плечо. — Мне не нужна помощь. Я сам выбрал этот путь и собираюсь вернуться к этому. Я не хочу сейчас возвращаться к прежней жизни. Я нужен не там.

— Что? — ее плечи дрогнули, и она распахнула глаза, пытаясь разглядеть в Щегле нотки сумасшествия. — Ты в своем уме? Скажи честно, ты употребляешь?

— Насть, нет, — Щегол поднялся с диванчика и прошелся к окну. — Это долгая история, но