– ¿Mijo? – нежно говорит Мама. Она всегда называет Папу mijo, если пребывает в хорошем настроении. Папа в отъезде вот уже две недели, а это достаточное время для того, чтобы Мама успела соскучиться по нему.

– ¡Mi vida!* ¡Ya tenenos casa! [453]– Папа кричит так громко, что даже я слышу его. – Мы с тобой домовладельцы!

Мама забрасывает его вопросами и наконец заканчивает разговор тем, что велит Папе повесить трубку и перезвонить после одиннадцати, когда плата за переговоры дешевле. Мама так взбудоражена, словно выиграла в лотерею.

– Ну наконец-то твоя бабушка принесла нам что-то кроме головной боли. Она купила нам дом в Сан-Антонио. На улице под названием Эльдорадо. А Папа подыскал поблизости место для мастерской. Тоже дешевое! Дом, Лала! Только представь себе! Наконец-то, после всех этих лет.

– А сколько в нем спален? – спрашиваю я.

– Спален? Он сказал мне или я забыла спросить? Но он говорит, там еще есть квартира, которую мы сможем сдавать. Тот парень Марс возил твоего отца и твою бабушку по всему Сан-Антонио, пока они не подыскали что-то за сходную цену. За эти деньги мы не смогли бы купить в Чикаго даже гаража. Даже через миллион лет. Можно поспорить, нам не придется каждый вечер запирать ворота, чтобы всякое отродье не воровало мои розы. Подумай только, Лала, сад без крыс! Мы сможем сидеть на улице, когда стемнеет, и ничего не бояться, да это что-то!

Мама смеется и звонит своей сестре Френсес:

– Панча, догадайся, что я тебе скажу, ты не поверишь, у нас такие хорошие новости. Мы купили дом. Ага. В Техасе. Верно, в Сан-Антонио. Нет, там нет Ку-лукс-клана. Ты о чем? Он мексиканский. А иначе почему он называется Сан-Антонио, а не Сент-Энтони? Да ладно тебе. Ты с ума сошла. Ты там не была! Ну, ты позволишь мне закончить? Если ты не дашь мне говорить, клянусь, я брошу трубку.

Папа и Бабуля отправились в Сан-Антонио просто чтобы осмотреться, потому что Марс соблазнил их поездкой туда. Но никто не верил, что Папа действительно что-то купит. Мы думали, это случится, когда мы будем совсем старыми, и вовсе не надеялись на Бабулину щедрость.

Нашу семью словно поразила молния. Все происходит так быстро, что нам кружит головы запах головешек и завитков серого дыма. Мама объявляет, что мы упакуем вещи и переберемся туда летом, до начала занятий в школе. Таков у нее план.

– Берите с собой только самое необходимое, – приказывает Папа. – Остальное купим в Техасе.

– В Техасе? Да ты шутишь, – стонет Тото. – А что там такое в Техасе?

– Дом. Наш! Ты же не думаешь, что мы собираемся всю жизнь тратить деньги на съемное жилье, верно? – говорит Мама. – Твой Папа вернется домой со дня на день. Надо паковаться.

Мемо и Лоло начинают скулить:

– Паковаться! Опять? Мы же только что помогли Абуэле переехать сюда. Нам обязательно делать это?

– Обязательно. Так приказал твой отец, – говорит Мама.

Или Бабуля, думаю я. Что одно и то же.

Старшие мальчики – Рафа, Ито и Тикис – поднимают бунт и настаивают на том, что им нужно остаться в Чикаго, поскольку они не могут позволить себе потерять кредиты на колледжи и гранты. Им нет никакой нужды переезжать; они все равно весь последний год жили в общежитиях. Они могут подыскать себе дешевую квартиру и жить в ней летом все вместе.

– Это ненадолго. Они скоро закончат учиться! – напоминает Мама Папе, когда он приезжает домой.

Папа говорит, что если старшие мальчики продолжат учиться, то не имеет значения, где они будут жить:

– Им не придется пахать, как мне. – А затем добавляет, обращаясь к младшим детям: – Учитесь работать головами, а не руками. – И показывает свои ладони, чтобы напугать нас. Руки у него грубые, как обувная кожа, слоистая и желтая, словно оставленная в поле Библия.

Я единственная, кто не жалеет о том, что нашей семье приходится разделиться. Я бы пошла в другую школу, даже если бы мы остались в Чикаго, потому что этой осенью начну учиться в старших классах. А вот чего я никогда никому не говорила: мое единственное желание – выбраться отсюда. Уехать подальше от холода, и зловония, и ужаса. Этого не объяснишь тем, кто никогда не жил в городе. Все, что доступно их взору, – так это красивые открытки. Букингемский фонтан в сумерках. Но присмотритесь повнимательнее. Эти мохнатые очертания, шастающие поблизости, принадлежат вовсе не котятам.

Папа обещает, что на новом месте у меня будет своя комната, потому что даже он признает, что я уже una señorita[454], и я догадываюсь, он готов сдержать свое обещание. Где бы мы ни жили, у нас никогда не было достаточно спален для всех. Квартиры не предназначены для того, чтобы в них спали девять человек. Я сплю на кровати в проходной комнате, и все бы хорошо, если бы другим не приходилось пробираться через нее, чтобы попасть к себе в комнаты. Ох уж все эти передвижения, и отсутствие своего пространства, и постоянный шум, и что приходится одеваться и раздеваться в ванной, единственном помещении, где на двери есть задвижка, не считая лишь входной двери.

Будучи маленькой, я спала на оранжевом кресле-кровати в гостиной, но когда подросла, то перестала помещаться в нем. Иногда Папа с Мамой укладывали меня вместе с Мемо и Лоло. Мы спали ноги к голове на двухъярусной кровати, на диванах, на стоящих рядом односпальных кроватях, на раскладушках, впихнутых куда угодно за исключением кухни. Мы спали где ни попадя, но только не на полу, что было запрещено Папой. «Спать на полу все равно, что ходить босиком, это пристало лишь беднякам, – говорит он и добавляет: – Вы же не хотите, чтобы все думали, будто мы бедные?»

Я помню абсолютно все квартиры, что мы когда-либо снимали, особенно те, которые хотелось бы забыть. Коридоры и запах в них, сырой и пыльный или сильно отдающий «пайн-солем». Тяжелая дверь испещрена следами от ударов ногами, вырезанными инициалами и шрамами от смены замков, как после удаления аппендикса. Заляпанное стекло. Двора нет, а если он есть, то в нем нет травы. Темнота в коридоре подобна мраку пещеры или разинутого рта. Старая, облупившаяся краска. Лампочка без абажура, дающая лишь тусклый свет. Грязный шнурок вместо выключателя. Пыльные перила. Высокие потолки. Стены, замасленные руками. Голоса за дверью квартиры. Соседи внизу, разговаривающие слишком громко, или соседи наверху, которые слишком много ходят. Соседи – это беспрестанная головная боль. Маноло и Кирило и их злословящая мамаша. Доски пола, подпрыгивающие в такт мексиканской музыке кантри с утра пораньше, даже по выходным, когда ты пытаешься поспать подольше, черт их побери.

Расшатанная ступенька, пищащая словно мышь, или мышь, пищащая словно расшатанная ступенька. Дыры, забитые гвоздями и кусками жести. Темный пролет на пути к третьему этажу. Почтальоны, боящиеся подниматься к нам. Никто не стучит в нашу дверь на Хеллоуин. Нет никакого смысла воздвигать внушающие страх декорации. Наш дом сам по себе выглядит так, будто здесь живут привидения. Пыль, и темнота, и пыль, не важно сколько суббот мы проводим за тем, что выгребаем ее.