Кто был в котловане вместе с Сашей Волошиной в ту ночь,когда убили Муркина? И был ли кто-нибудь? Чью машину она видела уезжающей изСафонова, и видела ли? Что еще мог предпринять решительный Чернов, кроменелепой кражи тетради из Степанова сейфа? Кого имел в виду Петрович, когдаговорил «тоже»?

«Муркин с ней тоже общие дела имел…»

За толстой ореховой дверью кабинета послышались громкиеголоса, приблизились, зазвучали под самой дверью, а потом она распахнулась, и вкабинет влетел Чернов, очень сердитый и очень похожий на агента Малдера изсериала «Секретные материалы».

— …сто раз предупреждал, что я разговаривать не буду! Есливам так хочется, можете разговаривать с ней сами, а я не буду, вам ясно?!

Он швырнул в сторону своего стола объемистый фирменныйрюкзак и, дернув дверь, прикрыл ее перед самым носом секретарши.

— Идиотка проклятая, — пробормотал он, трясясь отнегодования, — сто раз сказал, с женой разговаривать не буду. Нет, все равноона лезет: «Может быть, соединить, Вадим Алексеевич?» — проблеял он дурацкимголосом, думая, что представляет секретаршу. — Сама бы и говорила, если ейневтерпеж соединяться!..

— Ты чего, всерьез разводиться надумал, Черный? — спросилСтепан с веселым интересом. — После стольких-то лет?

Чернов посмотрел на него, ничего не сказал, налил себе кофев Степанову кружку и жадно выпил.

— Сашка здесь, что ли? Я смотрю, ты кофеек попиваешь!

— Здесь. Я вчера из ремонта автоответчик получил, — началСтепан без предисловий, — его Иван несколько дней назад об пол грохнул.

— Ну?

— Ну а там сообщение от Петровича. Хочешь послушать? Якассету с собой принес.

Чернов замер, так и не дожевав кусок пирога, который толькочто засунул в рот.

— Дал бы проглотить сначала, — пробормотал он невнятно, —какое такое сообщение?

— Такое. Будешь слушать?

Чернов кивнул, и они вдвоем прослушали сообщение, котороеСтепан за ночь выучил наизусть, как хороший студент шпаргалку.

— Ну и что? — спросил Чернов, когда сообщение кончилось. —Ну и о чем тут речь? О том, что он тоже был в курсе Сашкиных дел?

— Прости, Черный, — сказал Степан не слишком искренне, — яне подумал, что ты все это воспримешь как личное оскорбление.

— Да ни при чем здесь оскорбление! — возразил Чернов сдосадой. — Я не понимаю, ты что, думаешь, что Сашка могла… пришить этогоублюдочного шантажиста? Ты же вроде ей поверил, когда она рассказала, что в туночь в котловане делала?

— Поверил, — согласился Степан, — только теперь не понимаю,что я должен делать. Вправду, что ли, в милицию звонить?

— Кстати, — спохватился Чернов, — Белов звонил пять минутназад. Я от злости на эту дуру в приемной все позабыл. Его отпускают домой.Говорят, что лежать никакого смысла нет.

— Прямо сейчас отпускают? — переспросил Степан изумленно.

— Да уж, наверное, отпустили. Слушай, Степ, надо водителяотправить его встретить. Как он из Склифа до дому доедет с сотрясением мозга?

Степан внимательно посмотрел на своего зама, проявляющеготакую активность.

От Белова теперь не было никакого толку. Белов был вбольнице, беспомощный и требующий заботы. Чернов был на работе, готовый активноэту заботу проявлять.

Конкуренция между замами была всем в офисе хорошо известна.

— Как же его отпускают? — спросил Степан скорее у себя, чему Чернова. — А менты? Они за ним присмотреть не желают? А что, если он выйдетна крылечко этого самого Склифа и ему на голову кирпич упадет? Зеленую машинутак никто и не нашел!..

Чернов посмотрел на Степана и неохотно пожал плечами.

— Что? — переспросил Степан раздраженно. — Тебя этот вопроссовсем не волнует? Кто-то ведь сбил его среди бела дня на людной улице! Атеперь все делают вид, что он просто шел, поскользнулся, упал, очнулся —гипс!..

Чернов кинул в рот сигарету, прикурил и затянулся, сквозьтонкий сухой дым рассматривая брошенный на полу рюкзак.

— Паш, — начал он, и Степан понял, что ничего хорошего непоследует. Черный называл Степана Пашей только в редких и, как правило,неприятных случаях, — ты об Эдюне особенно не убивайся. То есть, конечно,убиваться ты по нему вполне можешь, но особенно не старайся. У него даже костине сломаны. Три синяка и сотрясение мозга, которое то ли есть, то ли нет, такдо конца и непонятно, потому как снаружи не видно.

— Ну и что?

— А ничего. Нет менее надежного способа убийства, чем ДТП.Это я тебе точно говорю как лицо, которое много лет только и делало, чтовоевало. Машиной можно сильно ударить, травмировать, напугать. Но нет никакихгарантий, что с первого попадания клиент откинет копыта. Вероятность почтиноль. Если, конечно, жертва не в параличе, а машина — не бульдозер…

— Ну и что? — повторил Степан, злясь с каждой секундой всесильнее. — Что ты хочешь сказать, Черный? Что Эдик сам на себя машину наслал?Для отвода глаз?

— Ничего я не хочу сказать. Все, что хотел, я уже сказал. Аты можешь возле него хоть круглосуточное дежурство организовать, если тебе такспокойнее!

В этом и было все дело. Степан понятия не имел о том, какему будет спокойнее. Он вообще не знал, как разобраться в этой чертовщине, ичем дальше, тем глубже он увязал.

— А этот хрен Гаврилин при чем? Ты слышал, что говорилПетрович? Ну, вроде он думал, что Гаврилин с другой стороны, а он оказался какраз с этой… А, Черный? Если ты такой великий аналитик, скажи, при чем здесьГаврилин?

— Откуда я знаю!..

— И я не знаю, а нам хорошо бы это выяснить. И что это заобщие дела, которые были с Сашкой «тоже»!

— Если ты хочешь под Сашку копать, я тебе не союзник, Паша!Я тебе не помогать, я тебе мешать стану. Изо всех сил стану мешать, а сил уменя — тьма. Мало не покажется.

Степан выдрался из кресла, пнул его к стене — оно ударилосьс мягким кожаным звуком, — в один шаг вплотную приблизился к Чернову, сгреб егоза воротник свитера и потащил вверх.

— Ты полегче, полегче, Паша, — пробормотал Чернов у самогоего лица, но Степан плохо себя контролировал.

— А если все это — она? — просипел Степан. — Ну, все, отначала до конца, она одна, а? Что ты тогда будешь делать, твою мать?! Увезешьее на Сахалин и спрячешь в уссурийской тайге? На всю оставшуюся жизнь?! Ромеогребаный, твою мать!..