Нет, не знал Павел Андреевич, о чем говорит бедолагаПетрович. Даже предположить не мог.

Что знал Петрович о прошлом Саши Волошиной? Откуда? От кого?И насколько много он знал? И что именно? То же самое, что Саша сама рассказалаим, или что-то совсем другое, о чем она и не подумала рассказывать? Почему онтак настойчиво советовал Степану с ней поговорить? Почему он решил, чторазговор может что-то прояснить или изменить?

Так же, как и сам Степан, Петрович безоговорочно верил в ееневиновность?

Ошибался?

Или нет?

— А кто эта Александра, о которой все время говорит ваш…Петрович? — Ингеборге надоело, что он не обращает на нее никакого внимания, какбудто она часть кабинетного интерьера. В конце концов, именно она напомнила емуо кассете в автоответчике!

— Я рассказывал вам о ней, — ответил Степан задумчиво, — нашофис-менеджер. В нее влюблен мой зам. Она отравила своего мужа.

— Господи Иисусе, — пробормотала Ингеборга, — когда выговорите, Павел Андреевич, такое впечатление, что вы бредите…

— Что? — переспросил Степан, но она не ответила, и онпоставил запись сначала.

«Андреич, я тебе хотел сказать, что Муркин наш не просто такпомер. Он думал, что хитрее всех, а кто-то и похитрей нашелся…Странные дела унас в конторе творятся. Ты поговорил бы с Александрой, Андреич! Я так думаю,что Муркин с ней тоже общие дела имел… Да еще активист этот, который у нас наобъекте базары разводит. Я раньше думал, что он совсем с другой стороны, а он,оказывается, тоже с этой…»

Активист — это, надо полагать, Леонид Гаврилин, народныйтрибун из села Сафонова. Борец за чистоту жанра. Истинно верующий. Переселенециз Узбекистана. Бывший князь, ныне трудящийся молочной фермы.

Этот еще откуда? Он-то при чем?!

Степан для верности обхватил двумя руками плохо и медленносоображающую голову и стал слушать сначала.

Было что-то еще в сбивчивой и непонятной речи Петровича,чего он так и не уловил, но почему-то был уверен, что это очень важно.

«…Муркин наш не просто так помер… Ты поговорил бы сАлександрой, Андреич! Я так думаю, что Муркин с ней тоже общие дела имел… Даеще активист этот… Я раньше думал, что он совсем с другой стороны, а он,оказывается, тоже с этой…»

Степан дослушал до конца и поставил пленку сначала.

Потом еще раз.

Итак, Муркин, Саша и неизвестно откуда взявшийся активистГаврилин.

О чем же он говорит, старый путаник Петрович?! О чем онсобирался рассказать Степану? Что именно он знал?

— С вашего разрешения, Павел Андреевич, — сказала Ингеборгапосле того, как он прослушал запись в четвертый раз, — я пойду спать. Я что-тосильно устала сегодня.

— Что? — переспросил Павел Андреевич. — А… да-да, конечно.

Как будто она была его секретаршей, которая отпрашиваласьдомой! Он даже не оглянулся на нее, но она на секунду задержалась в дверяхкабинета.

— А почему он говорит «тоже», Павел Андреевич?

— Что? — снова переспросил Степан и наконец оглянулся.

— Ну, он, ваш Петрович, говорит: «Я думаю, что Муркин с нейтоже общие дела имел…» А с кем он еще имел общие дела, этот Муркин? Вы знаете?

— Тоже, — пробормотал пораженный Степан, — тоже…

Муркин имел общие дела с ней тоже… Значит, был кто-то еще, скем он имел общие дела. Кто-то еще, кроме Саши, и Петрович об этом знал. Твоюмать!..

Степан поднялся с кресла, дошел до Ингеборги, поцеловал ее вгубы, вышел из кабинета и захлопнул за собой дверь.

Ингеборга только растерянно моргала.

Итак, все вернулось к тому, с чего начиналось.

В истории мог быть замешан кто угодно: Саша, рассказавшаяили только половину правды, или вообще не правду, Чернов, который готов за неев огонь и в воду, карьерист Белов со своими космическими амбициями, активистГаврилин, которого труднее всех приспособить к этой истории, собственнаяСтепанова машина, мигнувшая Саше одним тормозным фонарем, и мало ли кто еще, досих пор Степану неизвестный.

Сюда же следует приложить зеленую «пятерку», чуть неугробившую Белова до смерти, лекарство, которое никак не мог найти Петрович,его звонок Степану, покойного Сашиного мужа… и что еще? Или кого?

Было еще только около десяти утра, а голова болела так, какбудто накануне он запивал водкой портвейн. Или как там у классика? Водкупортвейном?

В больницу к Белову его с утра не пустили, велели дожидатьсяприхода врача. Врача Степан дожидаться не стал, решил, что заедет попозже, и навсех парах помчался в офис.

Там еще никого не было, кроме бледненькой и хорошенькойСаши, которая в своем кабинете разбирала бумаги. Она подняла на Степанапрекрасные виноватые глаза, которые он видеть не мог, но ничего не сказала, отчего Степан немедленно почувствовал себя свиньей.

Господи, неужели и она тоже заставляет его прыгать вкольцо?!

Работа у него не пошла. С чего он взял, что вообще этимутром сможет работать?! Некоторое время он делал над собой усилия, заставляясебя вчитываться в необходимые и срочные бумаги, а потом решил, что лучше онпросто подумает.

Просто посидит и подумает.

Заглянула Саша, увидела, что он сидит один, закинув заголову руки, а на столе перед ним лежит снятая с телефона трубка, осторожноприкрыла за собой дверь и через пять минут проворно внесла поднос с кофе.

Как раньше.

Степан сказал спасибо и проводил ее глазами.

Может или не может оказаться убийцей женщина, которая такуютно и привычно приносит огненный кофе в знакомом кофейнике и гору аппетитныхзолотистых маленьких пирожков и даже салфетки, уголком торчащие из толстогостакана?..

Он ведь уже поверил, что она ни при чем. Нет, он совершенноточно знал, что она ни при чем, а потом Ингеборга принесла из ремонта этотчертов автоответчик, который только все запутал!

А лучший друг? Он тоже может оказаться убийцей? Ведь пронего Степан тоже совершенно точно знал, что он ни при чем, пока не услышал втелефоне голос Петровича.

Петровича, которого уже несколько дней нет на свете!..

От всей этой чертовщины, а также от продолжающихся майскихморозов и вчерашнего никому не нужного поцелуя с Ингеборгой голова у Степана непросто болела, а как будто разваливалась на куски.