Степан пытался заставить себя порадоваться тому, чтопокушение на Белова не имеет отношения к делам, творящимся на стройке, но дажес его цинизмом порадоваться никак не удавалось. Белову, заехавшему в офис подороге из больницы, Степан старательно не смотрел в глаза. Ему, как и капитануНиконенко, было жалко Нину. С его точки зрения, ни один мужик — или баба — нестоят того, чтобы рисковать ради них благополучием или свободой.

Хотя Чернов, наверное, уверен в обратном. Вон как визжатьпринимается, чуть только Степан намекнет, что его драгоценная Саша может бытьзамешана в чем-то неприятном, а хуже того — подозрительном.

Степан не желал думать про Нину и все-таки думал. И Черновтоже думал, потому и ворчал не останавливаясь, как истеричная собака.

— Леночка зачем-то в школу приходила, — сообщил Степан.Вместе с истеричной собакой в голову ему пришла мысль о Леночке. —Представляешь? Пришла и стала выяснять, какая у Ивана нянька, да кто с нимсейчас сидит, да сколько их вообще сменилось… Кино.

— С чего это она?

— А хрен ее знает. Я ей дозвониться третий день не могу.Мобильный не отвечает, и дома ее тоже нет. Может, в теплые страны укатила? Онаэто любит, по весне особенно.

— Может, и укатила, но в школу-то ее чего понесло?

— Да говорю тебе, что не знаю! Черный, закрой окно, снегпрямо в морду лепит!

— Я курю.

— Ну перестань курить! Потерпи. Ехать осталось три минуты.

— Паш, ты не знаешь, какой сегодня день недели?

Степан, на секунду отвлекшись от месива из воды, снега имашин, которое еще два часа назад называлось шоссе, взглянул на Чернова свеселым интересом. И тут вдруг сообразил, что ответить на этот вопрос, пожалуй,не может.

— А черт его знает. Пятница? Или четверг?

— Вроде пятница, — сказал Чернов неуверенно, — вот, блин,живем!.. Какой день недели — не знаем!

— Да какая тебе разница? Сегодня рабочий день, и вчера былрабочий день, и завтра будет тоже рабочий день, как бы он ни назывался.

— Уйду я от тебя, Степа, — пообещал Чернов мрачно, — вступлюв партию Леонида Гаврилина. Буду у тебя под забором лозунги выкрикивать…

— Ну-ну, — согласился Степан неопределенно.

— Не «ну-ну», а завтра, если только завтра действительносуббота, я на работу не пойду. Может у меня раз в неделю быть личное время?

— Не может, если на этой неделе Петровича похоронили, Беловав Склиф сволокли, снег пошел, Никоненко неизвестно зачем позвонил и так далее.Так что будешь завтра работать, Черный!

— Никоненко позвонил, чтобы про Белова рассказать!

— А откуда Никоненко про Белова знает? Он что, баба Ванга?Какое ему, блин, может быть дело до нас и до наших проблем?! Отчет по Муркинусдал, и больше его ничего не должно касаться, а он звонит! Зачем?

— Вечно ты, Паш, какие-то идиотские выводы делаешь,непонятно из чего.

— Какие умею, такие и делаю. Вылезай, приехали.

Снег уже не лепил, а валил, как в новогоднем лесу.Развороченная бульдозерами земля побелела и спряталась, будто под одеяло.Котлован и кран было не разглядеть — только сплошная колышущаяся стена, накоторую страшно было смотреть Казалось, что голова закружится, и затянет туда,внутрь, где нет ничего, даже воздуха, только бешеное снежное безумие.

— Черт побери, — пробормотал Степан и, увязая ботинками враскисшей земле, побрел к конторе. Там было и холодно и грязно, стояли какие-токоробки, а на столе унылым звоном заходился телефон.

— Тамара, — крикнул Степан, топая грязными башмаками истараясь стряхнуть с них комья песка и глины, — что тут такое? Мы переезжаемили нас обворовали?

— Здрасьте, Павел Андреевич, — выпалила Тамара, показываясьв дверях «кабинета», — я и не знала, что вы приедете. Как там ЭдуардКонстантинович?

— Все в порядке. Отпустили домой. Что у нас творится? Какие-токоробки, и телефон звонит.

— Телефон я не слышала, — призналась Тамара, изо всех силтараща глаза, — я только вошла. А коробки… это Валентина Петровича вещи. Юденичраспорядился собрать все в коробки.

Почему-то от этого известия Степану стало тошно.

— Ты собрала?

— Собрала и сюда поставила. Наверное, надо жене позвонить,пусть приедет заберет…

— Не «пусть приедет заберет», а водителя отправишь! —приказал Степан злобно. — И не когда водителю или тебе удобно, а когда женаскажет. Хоть в три часа ночи. Ясно? Или приказ написать?

— Н-не надо приказа, — пробормотала испуганная Тамара ислегка попятилась. Саши Волошиной не было, а как справляться с начальничьимгневом в ее отсутствие, Тамара представления не имела. — Конечно, я позвоню иотправлю, Павел Андреевич, сегодня же позвоню.

— Дело неспешное, — сказал Степан неприятным голосом, —можно не сегодня и не завтра.

Тамара совсем перестала понимать, в чем дело, толькопреданно таращила глаза.

— Кофе поставь, — приказал Степан и прошагал мимо нее в«кабинет», — обогреватель включи. Вызови Юденича и Полуйчика. Трубку сними. Утебя что, столбняк? — И усмехнулся гадкой усмешкой.

Уж лучше б ругался и кричал. Тамаре такой способ гневатьсябыл ближе и понятнее, чем двусмысленные усмешки.

Шеф сел за стол, потянул к себе какие-то бумаги, и Тамарамоментально выскочила за дверь. Раз попросил кофе, значит, следовало бы сбегатьк Зине за пирогами. Тамара была рада до смерти, что у нее появился предлог длятого, чтобы хоть на пять минут куда-нибудь убежать.

Степан проводил ее глазами, оттолкнул бумаги, как будто ониего тоже раздражали, как Тамара. Поднялся и, пятясь, перетащил коробки из«предбанника» в «кабинет». Почему-то ему было неловко от того, что вещиПетровича стоят посреди дороги, как никому не нужный старый хлам. Степанприткнул коробки к стене, распрямился и сверху посмотрел на них.

Он был совершенно уверен, что должен туда заглянуть.

Зачем? Он не собирался ничего искать, да что можно былонайти в барахлишке бедолаги Петровича!.. И все-таки он открыл желтые картонныестворки и заглянул внутрь.

Сверху лежала куртка, чистенькая рабфаковская куртка, вкоторой прораб обычно бегал по стройке. Воротник у нее все еще был оттопырен,как будто куртку только что сняли с крючка. Впрочем, наверное, так оно и было.