– Наверху кто-то есть!

Поняв, что мой «пункт наблюдения» рассекречен, я торопливо его покинул и резво припустил обратно. Добравшись до ручья, задерживаться на берегу не стал. Быстро затолкал две 1,5-литровые пластиковые бутылки под одежду, еще две прикрутил к шпаге заранее припасенным проводом и, не забыв прихватить канистру, бросился в воду. Пока не выбрался на стремнину, активно молотил по воде ногами, когда же течение подхватило меня как попавшего в струю пластмассового утенка, расслабился и даже бросил прощальный взгляд на постепенно удалявшиеся монастырские стены. Не увидев ни на них, ни поблизости ни единой живой души, облегченно вздохнул: раз Красновский погони за мной не организовал, значит, мытарства мои закончились.

На всякий случай обозрел ближайшие окрестности еще раз. Ничего подозрительного. Пара рыбаков со спиннингами да пожилая женщина, полощущая на мостках белье. И только вдалеке, почти на середине реки мой озабоченный собственной безопасностью взгляд различил черную, словно бы инородную на волнах точку. Спустя некоторое время я повторил свой маневр с обзором: «точка» значительно увеличилась в размерах. «Похоже, это один из катеров с пристани, – подумал я, приглядевшись. – Странно только, что он направляется не к берегу, а идет вдоль реки. И явно никуда не торопится. Кого-то поджидает? Уж не меня ли, случаем?»

Пережитые страсти еще не отпустили меня окончательно, поэтому в голову вновь полезли нехорошие мысли. Чтобы добраться до берега раньше неторопливо ползущей по водной глади речной посудины, мне следовало поднажать, однако к тому времени я уже успел основательно вымотаться. Если б не канистра-поплавок, давно бы, наверно, кормил на дне местных рыбешек. С другой стороны, назрела необходимость с ней расстаться, ибо в противном случае мне пришлось бы барахтаться в воде до ночи. А нужно еще было преодолеть срединный участок реки, который я резонно считал самым неудобным, ибо именно там наблюдалось наиболее быстрое течение. Поэтому, решительно отбросив канистру в сторону, я зажал, подобно пиратам из голливудских фильмов, шпагу в зубах и начал совершать размашистые гребки руками.

Скорость передвижения в воде действительно увеличилась, однако бездумное подражание кинематографу едва не вышло мне боком. Наверное, киношные корсары сжимают в зубах кинжалы исключительно пластиковые, поскольку удерживать во рту настоящее оружие оказалось делом крайне непростым и опасным: мокрая и довольно тяжелая стальная полоса норовила выскользнуть из зубов буквально при каждом гребке. И ладно бы она просто ушла потом на дно, а то ведь еще и физиономию грозила распороть от уха до уха! Возможно, в конце концов я поступил бы со шпагой так же, как с канистрой, но тут, по счастью, ноги коснулись спасительной отмели.

Казалось, двигатель катера стучит уже прямо за спиной, поэтому я опрометью метнулся в заросли порыжевшего от жары камыша. Переведя дух, осторожно высунулся, взглянул на речную гладь и… мысленно обозвал себя «идиотом». На палубе судна вальяжно отдыхали четверо: двое парней расправлялись за столиком под тентом с бутылкой вина, одна легко одетая девица фотографировала скупо освещенные закатным солнцем башни монастыря, а вторая – беззаботно кормила чаек, бросая им в воду хлебные крошки. Катерок меж тем неспешно пыхтел мимо, и никто из четверых не удостаивал моего укрытия даже взглядом.

Уже не таясь, я вышел из камышей на берег и постучал себя по лбу: «И для чего, спрашивается, ты, болван, торопился, ежесекундно рискуя если не утонуть, то оттяпать себе полголовы?». Тут дверь рубки неожиданно отворилась, и на палубу вышел… Митяня. Хитро воззрившись на меня и догадавшись, что я его узнал, он довольно осклабился и даже небрежно вскинул руку, словно приветствуя. Я же тупо смотрел вслед ему и удалявшемуся вверх по реке катеру, пока оба не скрылись из виду. Когда вышел из состояния оцепенения, почувствовал себя автомобильной покрышкой, из которой выпустили воздух. Лоб запоздало оросился испариной, зато окружающий мир вдруг весело закачался, словно я с похмелья и натощак осушил целый стакан водки. Когда несколько отвыкшие от земной тверди и потому не очень послушные ноги отнесли меня от реки на безопасное с моей точки зрения расстояние, я завалился под первый же куст и блаженно отключился.

Очнулся от холода, ибо стояла уже глубокая ночь. Подчинившись инстинкту, повелевавшему как можно скорее добраться до человеческого жилья, потащился по каким-то буеракам к мерцавшему далеко впереди уличному фонарю. Свои интеллектуальные способности на тот момент я оценил бы, пожалуй, уровнем способностей дошкольника, однако шпагу из рук не выпускал – держался за нее как за мамину юбку. Видимо, долгий голод, химическое отравление и крайнее переутомление сделали меня похожим на сомнамбулу, ибо шел я неуверенно и изрядно пошатываясь. В итоге в какой-то момент споткнулся и пребольно ударился о землю. Решил почему-то, что угодил в волчий капкан, и дико заорал. Причем не столько даже от боли, сколько от страха.

Неожиданно кто-то, явно большой и сильный, приблизился ко мне, крепко ухватил за шиворот и куда-то поволок, недовольно ворча:

– Не дергайся, пьянь несчастная, а то брошу на улице подыхать…

– Я не пьянь, – обиженно проскулил я, трепыхаясь по кочкам бумажным кулем, – просто… обстоятельства… так… сложились…

– Трезвый человек не станет по ночам без штанов шастать! – отрезал незнакомец.

– Мне в Лисовки надо… Вся одежда моя там осталась, – робко попробовал я вернуть себе авторитет.

– Не дури! – раздалось в ответ. – До Лисовок без малого три километра топать, а тебя ишь вон как колотит! Опять где-нибудь свалишься, забулдыга проклятый!..

Возразить я не успел, ибо сильные руки уже втолкнули меня в какое-то помещение, похожее на заброшенный курятник, и дверь гулко захлопнулась снаружи. Отыскав на ощупь пригодную для лежания поверхность, я покорно на ней прикорнул.

Я полз по раскаленному песку пустыни под невыносимо палящим солнцем, но преследовал меня почему-то серый таежный волк. Очень хотелось пить. Впереди маячили голубые бассейны, прозрачные фонтаны, утяжеленные молочными кокосами пальмы, истекавшие соком березы, однако приблизиться к ним никак не удавалось – они лишь все более удалялись. Жажда чередовалась со страхом, страх – с жаждой. Наверное, волк тоже страдал от жажды: слишком уж тяжело дышал. Но не сдавался – продолжал ползти по пятам. Ему, конечно, было, легче: наверняка ведь чувствовал, что скоро сможет напиться моей крови… Да и страх мой наверняка его подстегивает… Так и есть, он меня настиг! И собирается начать с моего уха!.. «А-а-а!» – завопил я и… проснулся.

В горле полыхал пожар, правую ушную раковину обжигало чье-то горячее дыхание. Я осторожно скосил глаза: рядом нетерпеливо переминался с ноги на ногу огромный… волк. Волосы мои зашевелись от ужаса, и я снова зажмурился. Когда осознал, что волчье сопение носит вполне мирный характер, снова расцепил веки. Сквозь щели дощатых стен сумрачного помещения пробивался блеклый свет, и постепенно я догадался, что нахожусь в каком-то сарае, а «волк» – всего лишь большой домашний пёс.