— Главное то, что в вас какая-то детская доверчивость инеобычайная правдивость, — сказал, наконец, князь; — знаете ли, что уж этимодним вы очень выкупаете?

— Благороден, благороден, рыцарски благороден! — подтвердилв умилении Келлер: — но знаете, князь, всё только в мечтах и, так сказать, вкураже, на деле же никогда не выходит! А почему так? и понять не могу.

— Не отчаивайтесь. Теперь утвердительно можно сказать, чтовы мне всю подноготную вашу представили; по крайней мере, мне кажется, что ктому, что вы рассказали, теперь больше ведь уж ничего, прибавить нельзя, ведьтак?

— Нельзя?! — с каким-то сожалением воскликнул Келлер: — о,князь, до такой степени вы еще, так сказать, по-швейцарски понимаете человека.

— Неужели еще можно прибавить? — с робким удивлениемвыговорил князь: — так чего же вы от меня ожидали, Келлер, скажите пожалуста, изачем пришли с вашею исповедью?

— От вас? Чего ждал? Во-первых, на одно ваше простодушиепосмотреть приятно; с вами посидеть и поговорить приятно; я, по крайней мере,знаю, что предо мной добродетельнейшее лицо, а во-вторых… во-вторых…

Он замялся.

— Может быть, денег хотели занять? — подсказал князь оченьсерьезно и просто, даже как бы несколько робко.

Келлера так и дернуло; он быстро, с прежним удивлением, взглянулкнязю прямо в глаза и крепко стукнул кулаком об стол.

— Ну, вот этим-то вы и сбиваете человека с последнегопанталыку! Да помилуйте, князь: то уж такое простодушие, такая невинность,каких и в золотом веке не слыхано, и вдруг в то же время насквозь человекапронзаете, как стрела, такою глубочайшею психологией наблюдения. Но позвольте,князь, это требует разъяснения, потому что я… я просто сбит! Разумеется, вконце концов, моя цель была занять денег, но вы меня о деньгах спросили так,как будто не находите в этом ничего предосудительного, как будто так и бытьдолжно?

— Да… от вас так и быть должно.

— И не возмущены?

— Да… чем же?

— Послушайте, князь, я остался здесь со вчерашнего вечера,во-первых, из особенного уважения к французскому архиепископу Бурдалу (уЛебедева до трех часов откупоривали), а во-вторых, и главное (и вот всемикрестами крещусь, что говорю правду истинную!), потому остался, что хотел, таксказать, сообщив вам мою полную, сердечную исповедь, тем самым способствоватьсобственному развитию; с этою мыслию и заснул в четвертом часу, обливаясьслезами. Верите ли вы теперь благороднейшему лицу: в тот самый момент как язасыпал, искренно полный внутренних и, так сказать, внешних слез (потому что,наконец, я рыдал, я это помню!), пришла мне одна адская мысль: “А что, незанять ли у него в конце концов, после исповеди-то, денег?” Таким образом, яисповедь приготовил, так сказать, как бы какой-нибудь “фенезерф под слезами”, стем, чтоб этими же слезами дорогу смягчить и чтобы вы, разластившись, мне стопятьдесят рубликов отсчитали. Не низко это по-вашему?

— Да ведь это ж наверно не правда, а просто одно с другимсошлось. Две мысли вместе сошлись, это очень часто случается. Со мнойбеспрерывно. Я, впрочем, думаю, что это не хорошо, и знаете, Келлер, я в этомвсего больше укоряю себя. Вы мне точно меня самого теперь рассказали. Мне дажеслучалось иногда думать, — продолжал князь очень серьезно, истинно и глубокозаинтересованный, — что и все люди так, так что я начал было и одобрять себя,потому что с этими двойными мыслями ужасно трудно бороться; я испытал. Богзнает, как они приходят и зарождаются. Но вот вы же называете это прямонизостью! Теперь и я опять начну этих мыслей бояться. Во всяком случае, я вамне судья. Но всё-таки, по-моему, нельзя назвать это прямо низостью, как выдумаете? Вы схитрили, чтобы чрез слезы деньги выманить, но ведь сами же выклянетесь, что исповедь ваша имела и другую цель, благородную, а не однуденежную; что же касается до денег, то ведь они вам на кутеж нужны, так ли? Аэто уж после такой исповеди, разумеется, малодушие. Но как тоже и от кутежаотстать в одну минуту? Ведь это невозможно. Что же делать? Лучше всего насобственную совесть вашу оставить, как вы думаете?

Князь с чрезвычайным любопытством глядел на Келлера. Вопросо двойных мыслях видимо я давно уже занимал его.

— Ну, почему вас после этого называют идиотом, не понимаю! —вскричал Келлер. Князь слегка покраснел.

— Проповедник Бурдалу так тот не пощадил бы человека, а выпощадили человека и рассудили меня по-человечески! В наказание себе и чтобыпоказать, что я тронут, не хочу ста пятидесяти рублей, дайте мне толькодвадцать пять рублей, и довольно! Вот всё что мне надо, по крайней мере, на двенедели. Раньше двух недель за деньгами не приду. Хотел Агашку побаловать, да нестоит она того. О, милый князь, благослови вас господь!

Вошел, наконец, Лебедев, только что воротившийся, и, заметивдвадцатипятирублевую в руках Келлера, поморщился. Но Келлер, очутившийся приденьгах, уже спешил вон и немедленно стушевался. Лебедев тотчас же начал нанего наговаривать.

— Вы несправедливы, он действительно искренно раскаивался, —заметил, наконец, князь.

— Да ведь что в раскаянии-то! Точь-в-точь как и я вчера:“низок, низок”, а ведь одни только слова-с!

— Так у вас только одни слова были? А я было думал…

— Ну, вот вам, одному только вам объявлю истину, потому чтовы проницаете человека: и слова, и дело, и ложь, и правда — всё у меня вместе исовершенно искренно. Правда и дело состоят у меня в истинном раскаянии, верьте,не верьте, вот поклянусь, а слова и ложь состоят в адской (и всегда присущей)мысли, как бы и тут уловить человека, как бы и чрез слезы раскаяния выиграть!Ей богу так! Другому не сказал бы, — засмеется или плюнет; но вы, князь, вырассудите по-человечески.

— Ну, вот, точь-в-точь и он говорил мне сейчас, — вскричалкнязь, — и оба вы точно хвалитесь! вы даже меня удивляете, только он искреннеевашего, а вы в решительное ремесло обратили. Ну, довольно, не морщитесь,Лебедев, и не прикладывайте руки к сердцу. Не скажете ли вы мне чего-нибудь? Выдаром не зайдете…

Лебедев закривлялся и закоробился.

— Я вас целый день поджидал, чтобы задать вам один вопрос;ответьте хоть раз в жизни правду с первого слова: участвовали вы сколько-нибудьв этой вчерашней коляске или нет?

Лебедев опять закривлялся, начал хихикать, потирал руки,даже, наконец, расчихался, но всё еще не решался что-нибудь выговорить.

— Я вижу, что участвовали.

— Но косвенно, единственно только косвенно! Истинную правдуговорю! Тем только и участвовал, что дал своевременно знать известной особе,что собралась у меня такая компания, и что присутствуют некоторые лица.

— Я знаю, что вы вашего сына туда посылали, он мне самдавеча говорил, но что ж это за интрига такая! — воскликнул князь в нетерпении.