Ввиду усложнения социальной структуры в эпоху эллинизма свободные неграждане представляли собой разнородную категорию. Экономически и политически значимой группой были иностранцы (метеки). В благодарность за услуги, оказанные городу, либо на основании внешних соглашений некоторые из них занимали привилегированное положение и в плане юридических прав уподоблялись гражданам: они платили налоги, были освобождены от некоторых сборов, могли заключать брак, обращаться в суд и владеть собственностью. Создание же частных добровольных союзов развивало у них чувства товарищества и группового самосознания. Римское завоевание породило новый тип привилегированного чужеземца — римского гражданина. То были проживавшие в греческих городах иммигранты из Рима и Италии; они организовывали отдельные общины (conventus), имели привилегии и требовали особого к себе отношения. На раннем этапе римского владычества в Греции и Малой Азии римские граждане порой становились жертвами погромов, самый знаменитый из которых случился в Эфесе в 88 году до н. э… Но по мере того, как наделение эллинов правами римского гражданства становилось все более обыденным (особенно при Флавиях), а освободившие рабов римлянами еще более увеличивало численность этой категории, римское гражданство утрачивало свою роль маркера привилегированного положения.

Как в городах, так и в царствах наименее привилегированной частью свободного населения были обитатели сельской округи. Проживавшие на царской земле лаой обязаны были платить подать. Некоторые города Малой Азии и земель, покоренных Александром, владели обширными землями, свободные обитатели которых, периэки («живущие вблизи города»), не имели гражданства. Они могли владеть землей, но, несмотря на обязанность принимать участие в обороне города, были лишены права участвовать в политической жизни. В большинстве своем они принадлежали к коренному населению, усвоившему греческий язык и культуру в эллинистическое время. Периэки продолжали поклоняться местным божествам, обыкновенно называя их эллинскими именами, и следовали местным ритуалам. В суровые времена эпохи эллинизма они часто становились жертвами набегов — к примеру, нападений галлов в Малой Азии в III веке до н. э. Во время войн они попадали в плен, а их поля и постройки уничтожались. Эллинистические города пытались обращаться с этим сельским населением как с частью полиса. Его упоминали в молитвах о спасении города и его земель, а также в жалобах на набеги и незащищенность; его приглашали на городские торжества; а с конца эллинистического периода щедрые благотворители, спонсировавшие публичные пиры, иногда приглашали на них и периэков с другими негражданами. Такой поступок преподносился в виде исключительной щедрости; он позволял населению, не имевшему гражданских привилегий, почувствовать себя частью общины. Такие жесты помогали установить общественное согласие, не ликвидируя юридического и социального разрыва между различными группами населения. Если вертикальная мобильность и была возможна, то лишь благодаря образованию, навыкам и близости к власти.

Виртуозность в искусстве, атлетические навыки и образование — три фактора, которые обретали все большее значение для повышения социального положения индивида во всем греческом мире начиная с IV века до н. э. и до установления принципата. В эпоху эллинизма образование, во многих городах бывшее привилегией высших слоев, у которых было достаточно свободного времени, равно как и литература и научные достижения, приобрели особое значение в политической жизни и обществе. Благодатью для поэтов, историков, мифографов и ученых обернулся искренний интерес царей к развитию искусств и наук как для достижения прямых выгод от технических открытий, так и ради укрепления своего авторитета: правителей окружали или воспевали известные художники и литераторы. Величайшие эллинистические поэты Феокрит, Каллимах и Посидипп были тесно связаны с александрийским двором Птолемея II.

Хотя фигура «ученого-энциклопедиста» эллинистическому времени была знакома, революционный прогресс в науках зачастую зависел от специализации, которую поощряли царские дворы. Птолемей I основал в Александрии Мусейон — придворный исследовательский центр и хранилище величайшей библиотеки в мире. В нем работали ученые, занимавшиеся всеми дисциплинами — от астрономии до зоологии и от гомеристики до медицины. Основатели александрийской медицинской школы Герофил (ок. 331–280 гг. до н. э.) и Эрасистрат (ок. 304–250 гг. до н. э.) дали импульс развитию врачевания, чему особенно способствовала их анатомическая практика. Герофил установил, что центром сознания является мозг, перевернув познания о сосудистой и нервной системах. Эрасистрат, бывший изначально врачом Селевка I и диагностировавший «любовную болезнь» Антиоха I, разбирался не только в переживаниях, но в и принципе работы сердца. Он изучал циркуляцию крови и определил отличие вен от артерий.

Эллинистические цари в силу своих военных нужд привлекали к своим дворам инженеров и ученых в области прикладных наук. Царское попечительство привело к изобретению сложных осадных машин вроде элеполиса Деметрия Полиоркета и самбуки — впечатляющего приспособления, с помощью которого на стену можно было поднимать небольшие воинские отряды, — торсионной[106] и скорострельной катапульт и огнемета. Самый известный из ученых, успешно работавших в тесной связи с царским двором (в данном случае с двором Гиерона II Сиракузского в Сицилии) — математик Архимед (ок. 287–212 гг. до н. э.). Во время осады римлянами Сиракуз он поставил свой гений и свои изобретения на службу родине.

Другую группу людей, которые могли ожидать продвижения вверх благодаря образованию, составляли ораторы, философы и преподаватели этих дисциплин. В эллинистических городах с умеренной демократией источником всех решений продолжало оставаться народное собрание. Даже при том, что инициатива в предложении проектов принадлежала членам знатных богачей, политические лидеры все же должны были иметь риторическую подготовку и навыки убеждения, чтобы добиваться поддержки граждан и представлять интересы города в дипломатических контактах. Некоторые ораторы и философы, бывшие одновременно преподавателями риторики, не только добились славы и богатства, но и стали видными политическими фигурами в своих городах. Стоики нередко следовали примеру основателя школы Зенона Китийского, который в конце IV века до н. э. отказался от приглашения навестить двор его почитателя Антигона Гоната и от афинского гражданства. Зенон положил начало философии этики, которая ставила вопросы о том, как жить по разуму и по чести и избегать негативных эмоций — желания, страха и наслаждения, — и была очень влиятельна на протяжении эллинистического и имперского периодов, особенно в кругу государственных деятелей. Но многие философы служили городам в качестве послов и магистратов, а другие зарабатывали политическое влияние дружбой с царями, римскими политиками и наместниками провинций.

Время от времени философы и ораторы демагогией и близостью к могущественным персонам добивались власти, что, как показывают следующие примеры, особенно часто случалось в неспокойные десятилетия между Митридатовыми войнами и битвой при Акции. В начале I века до н. э. оратору Метродору Скепсийскому «благодаря славе… удалось, несмотря на бедность, заключить блестящий брак в Халкедоне, и он выдавал себя за халкедонца»[107]. Метродор получил высокий пост в судебной администрации царства Митридата VI, но пал жертвой заговора противников. Смутные годы поздней республики дали возможность людям низкого происхождения подняться вверх по социальной лестнице при помощи своего интеллекта и способности обворожить и сделать своими друзьями римских государственных деятелей. В Миласах во главе общины в I веке до н. э. стояли два опытных оратора с различным прошлым. Евфидем был типичным представителем знати. Он унаследовал от предков состояние и авторитет, которые соединил с ловкостью в риторике для того, чтобы добиться влияния как в своем городе, так и во всей Малой Азии. Его власть в Миласах напоминала автократическую. На его похоронах ритор Гибрей произнес знаменитые слова: «Евфидем, ты — неизбежное зло для города, потому что мы не можем жить ни с тобой, ни без тебя!» Этот Гибрей, второй миласский оратор и политик, был выскочкой. Вскоре после его смерти жизнь его описал Страбон: