– Скажи, пожалуйста, а как эта мадам поняла, какие именновещи тебе нужны? Ты какие-то номера называл, а она…

– Я называл номера фотографий, обозначенные у них наобороте. А она сверялась с контролькой! – выкрикнул Илларионов все еще изшкафа. – Ну, с каждым пакетом фотографий в любой студии, в любом ателье выдаюти такой листок, на котором все эти фотографии собраны вместе, правда, они оченьмаленькие, но существуют же лупы, в конце концов. И если тебе нужна копиякакой-то фотографии, ты отмечаешь ее на контрольке, сдаешь в фотоательенегативы и получаешь товар. Ты что, забыла?

Да, она забыла. Забыла, а теперь мучительно стараласькое-что вспомнить…

Вот она срывает со стены в комнате Армана все фотографии,потом находит в фирменном пакете еще несколько отпечатков, и там же лежатпленки. Потом Эмма рвет фотографии на клочки, а пленки кромсает ножницами.Ссыпает мусор в пластиковый пакет с надписью «Monoprix»… Были там маленькиеотпечатки на одном листке?

Не было их. Не было! Значит, они остались у Армана. Значит…

– А с этой контрольки можно сделать большие отпечатки? –быстро спросила Эмма.

– Конечно, почему нет, – голос Илларионова зазвучал звонче.Значит, он вылез из шкафа. – Только нужны какие-то компьютерные заморочки –сканировать, увеличивать… Я в этом плохо понимаю, но видел однажды изображение,увеличенное с такой контрольки, качество вполне приличное. Ну так что, тебенравятся сапфиры?

Он вошел в комнату, и Эмма улыбнулась ему… Ей показалось,что от этой улыбки у нее громко затрещала кожа на лице (так в мороз трещит корана деревьях), но Илларионов только улыбнулся в ответ и поцеловал ее вдеревянные, резиновые, фальшивые, лживые губы.

– Конечно, – сказал она, – кому же не нравятся сапфиры. Абриллианты я вообще обожаю, душу дьяволу за них продам!

– Не надо, – хохотнул Илларионов. – У дьявола такого товаразавались. Продай лучше мне свою душеньку!

– Договорились, – легко согласилась Эмма, хотя прекраснознала, что обманывает Илларионова: как можно продать то, чего нет? – Продам соскидкой… а ты на меня не обижайся, что с тобой на Логншамп не поеду.

– Отдохнуть хочешь? Силы набраться перед второй ночью? –Илларионов смотрел так счастливо, так влюбленно, что Эмма едва не вскричала:«Да ты что, слепой? Не видишь, кто перед тобой стоит?»

Похоже, не видел. Ну да, утверждали же некоторые вроде бы ине глупые люди, будто окружающий мир – не более чем субъективная реальность,созданная нашим воображением!

Но если так – у Илларионова очень богатое, просто богатейшеевоображение.

А ей вообще везло на мужчин с богатейшим воображением!

– Я хочу поехать на свою квартиру, – Эмма на миг запнулась,но тотчас поправилась: – В смысле, на квартиру моей подруги, у которой мои вещихранятся, и кое-что оттуда взять, приготовить к перевозке. Это нужно, тыизвини. У меня ведь даже трусиков сменных нет, не могу же я два дня подряд однии те же носить!

– Уйди, уйди, – воскликнул Илларионов, щурясь и смешноотмахиваясь от Эммы, – не искушай меня такими разговорами! Ехать пора! Давай ятебя подвезу туда, где твоя квартира.

– Да я на метро могу. Там рядом станция «Оберкампф».

– Какое метро, ты что? Забудь про метро! – приказалИлларионов. – Теперь я тебя буду возить куда надо. Или Морис, или Том, илиОливье. Такие у нас, сильных мира сего, понты, и мы должны соблюдать законыстаи. Привезу туда, а потом заберу часа через два, на обратном пути, хорошо?

– Хорошо, – согласилась Эмма, которая уже поняла, что с этимновым мужчиной ее жизни надо во всем соглашаться.

– А тебе хватит двух часов разобраться в своих тряпках?

Эмма не знала, хватит ли ей двух часов, чтобы разобраться,но сказала:

– Конечно, хватит.

Соглашаться так соглашаться!

* * *

Уже вставив ключ в замок, Катрин подумала, что надо быпоберечься, не входить сразу в квартиру: вдруг взбешенный Роман подкарауливаетее за дверью, чтобы встретить кулаком? Хотя чего особенно беситься, не так уждолго он и ждал – правда, какой-то час, как и было обещано. Она пулей долетелаот дома Лорана до Опер Бастий, схватила готовые фотографии… Ну, тут, конечно,настала небольшая пауза: убедившись, что догадка ее верна, Катрин на некотороевремя впала в какой-то клинический ступор, ошарашенная человеческой наглостью идерзостью. Потом она из ступора все же вышла, снова вскочила в машину ивернулась на Сен-Мишель, домой, благо час пробок еще не настал. Ее прямо-такиразбирало нетерпение, до того хотелось поскорей швырнуть эти фотографии вфизиономию Романа, поглядеть, как забегают его лживые глаза!

Катрин даже огорчилась, что он не стоит под дверью, что надоеще сделать несколько шагов в комнату, добежать до дивана, на котором он лежал,и только тут размахнуться – и…

– Ты что, с ума сошла? – спросил он, прикрываясь руками отразноцветного вороха: на всей контрольке Катрин интересовали толькочетырнадцать кадров, вот она и заказала четырнадцать отпечатков.

– Ничего! – выкрикнула она злорадно. – Сейчас ты тожесойдешь! Посмотри, посмотри!

Он глянул лениво… И вдруг резко сел, вцепился в фотографии,принялся жадно их перебирать… Видно было, что ему не хватает дыхания, и глазабегали, бегали… Все в точности так, как и хотела Катрин!

– Что это? – наконец смог заговорить он, сжимая снимки вруке. – Откуда они у тебя?

– Нет, это я должна спросить – что это? – вкрадчивопроговорила она. – Это что, твоя новая пассия?

– Нет, не новая, – хмуро ответил Роман, и Катрин ссожалением отметила, что он очень быстро собрался: краска сошла с лица, дыханиевыровнялось. Ничего, ничего, через несколько минут он такое услышит, что опятьзадыхаться начнет!

– А, значит, старая, – кивнула Катрин. – Только она ивправду старовата для тебя, ты не находишь?

Роман пожал плечами:

– Не старше тебя.

Теперь задохнулась Катрин: не старше? Да? Лет на пятьстарше, и это как минимум! Чучело!

Но ладно. Сейчас не время считать годы, как свои, так ичужие. Сейчас главное – сохранять хладнокровие.

– И все-таки кто это?