Конечно, Роман может сказать: моя мать. Но он же не дурак –такое говорить! Потому что по этим фотографиям просто рыдает Сафо… Нет, Сафо –это женщина, лесбиянка, а был еще мужчина… Софокл, вот кто! Он сочинил пьесупро мужика, который переспал со своей матерью, правда, не зная, что он – еесын. Имеется в виду трагедия Софокла «Царь Эдип» о роковой истории Эдипа,который по неведению убил своего отца Лая и стал мужем своей матери Иокасты…Катрин давным-давно водил на спектакль какой-то ее любовник, но она ничего непоняла в постановке. Что в либретто прочла, то и запомнила худо-бедно…

– Ну, отвечай?

– Где ты это взяла?!

– Да вот взяла. На дороге нашла! – И она дразняще повертелав воздухе контролькой.

Зря, между прочим. Роман резко, мгновенно вытянул руку ивырвал у Катрин отпечаток так стремительно, что она и моргнуть не успела.

– Отдай! – взвизгнула она.

– Отдам, – кивнул он. – Только сначала скажи, где взялафотографии.

С ума она сошла, что ли, такие вещи говорить? И вообще, ейсамой надо кое-что выяснить.

– Ты знаешь такого русского типа, которого зовут Андре…Андре… – Катрин напряглась и по слогам отчеканила: – Ил-ла-ри-о-нов! АндреИл-ла-ри-о-нов! Знаешь?

Роман сидел и смотрел на нее неподвижными, расширеннымиглазами.

Что с ним? Инсульт его хватил, что ли? Говорят, нынчеинсульты и инфаркты помолодели…

– Нет, впервые слышу, – пробормотал наконец Роман.

– Да? Впервые? – сладким голосом пропела Катрин. – А япочему-то думаю, что не впервые. Я думаю, что ты этого человека неплохо знаешь,что у тебя с ним какие-то счеты, если ты… если ты спишь со всеми еголюбовницами!

Он даже голову свою красивую откинул, бедняжка, как будтокто-то изо всех сил двинул ему снизу вверх в его миленький, слабенькийподбородочек.

– Ну, ну? – ехидно пробормотала Катрин. – Спорим, я знаю,что ты собираешься спросить: кто эти любовницы, да? Но ведь тебе и так известенответ на этот вопрос. Во-первых, Фанни, наша добрая старая Фанни. Во-вторых, я.Ну и вот эта… как ее там… Эммой, что ли, зовут эту шлюху?

Конечно, не стоило ей так. Она уж потом поняла, что такговорить не стоило. Не надо было его злить до такой степени! Вообще не надобыло сразу всю информацию выдавать, фотографиями его забрасывать… Но Катринхотела сорвать на нем свое мучение, свое разочарование, свою боль, унижение:мало того, что Лоран ее бросил, предпочел другую, так еще эта другая оказаласьлюбовницей ее собственного юного любовника! Катрин чуть с ума не сошла, когдавнимательней рассмотрела увеличенные отпечатки. Только на первый взглядказалось, будто на снимках запечатлены невинные, как она сначала и подумала,обжималки. В каждом движении, в каждом жесте этого юноши и этой женщинысквозила страсть, снедавшая их двоих. То, что она – его женщина, былопросто-таки каленым железом выжжено на их лбах, как преступное клеймо! ВотКатрин и потеряла голову от ревности и зависти. Она-то ночей не спала из-заэтого мальчишки, даже ковырялась в своем сердце, словно в запыленном чулане,пытаясь понять, что ж с ней такое вдруг происходит, неужели она влюбилась вкои-то веки? Она готова была на черт знает какие глупости, только бы удержатьпри себе Романа, а уж сколько денег на него потратила! Она ведь даже пела ему,даже пела…

Les petits poissons dans l’eau,

Nagent, nagent,

Nagent, nagent, nagent.

Les petits poissons dans l’eau,

Nagent aussi bien que les gros.

Может быть, прежде всего за эту нежную песенку ей хотелосьуязвить его посильней, хотелось отомстить ему как можно чувствительней ибольней.

Отомстила. Но не ожидала, что реакция будет такой ужасной!

Роман только что сидел на диване – и сейчас же одним прыжкомоказался около Катрин. В следующее мгновение ее руки были заломлены за спину,Роман ткнул ее лицом в пол и с силой упер башмак в шею у основания головы.Катрин взвыла от боли и страха. Сегодняшняя драчка с Морисом была, можносказать, просто детской игрой по сравнению с этой жестокой, почти смертельнойхваткой!

– Где ты взяла снимки? Ну, быстро говори!

Катрин молчала, давясь слезами, и тогда он чуть надавилноском башмака на шею.

О, какая боль! У нее чуть сердце не остановилось от нее!

– Ты меня убьешь! Ты меня убьешь! – слабо взвизгнула Катрин.

– Не сразу, – донесся до нее голос Романа. – Ты ещенатерпишься. Быстро говори адрес!

– У меня в сумке бумажка… – попыталась она выиграть время,но напрасно: нога Романа снова вдавилась в это кошмарное, болезненное место уоснования головы.

– Не строй из меня дурака! Адрес!

Наверное, надо было потянуть время, дать ему сначала адрестого фотоателье около Опера Бастий, но Катрин больше не могла терпеть боль.

– Бульвар Ришара Ленуа, 24, – провыла она. – Первый этаж.Арман… Арман Фьери!

– Арман? – переспросил он. – Арман… Понятно!

И тотчас страшные тиски, сжимавшие тело и голову Катрин,разжались.

Она попыталась приподняться хотя бы на четвереньки, но несмогла – распласталась на полу.

– Есть еще отпечатки?

У нее больше не было сил сопротивляться.

– Нет… в ателье на площади Бастилии, где делали увеличение,мне сказали, что они не оставляют себе никаких копий, а компьютерноеизображение сразу уничтожают.

– Твое счастье, – тихо выговорил Роман. – Но смотри… еслихоть одна копия где-то всплывет, я убью тебя. Найду везде, где бы ты ни была. Иубью сразу. Клянусь! Поняла?

Катрин попыталась кивнуть, но шея снова дико заныла, и онаоставила все попытки шевелиться.

Роман ходил по комнате, словно что-то искал: наверное,боялся, что хоть один снимок мог залететь под диван, под кресло. Потом Катринуслышала, как запикал ее портабль: Роман набирал какой-то номер. Нетрудно былодогадаться, что это за номер, – опять звонил этой своей… И, судя по яростномувскрику – явно ругательству, которое он издал, – опять не дозвонился.

Потом снова раздались его шаги. Он шел к двери. Скрежетзамка, хлопок… быстрый топот по ступенькам…

Катрин лежала, боясь шевельнуться. Ковер под ее щекой былмокрым.

Les petits poissons dans l’eau,

Nagent, nagent…