Вожак взревел и пошел вперед, в руке его появился широкиймеч с загнутым лезвием.

Олег сказал с укором:

– Тебе мало, что все твои люди… уже на земле?

Вожак прорычал с презрением:

– Вчерашние крестьяне!.. Их еще долго бы пришлосьучить!

– А тебя?

– Я двадцать лет дрался в разных войнах, – сообщилвожак, – я убил многих, так что это умею.

Олег сказал скорбно:

– Значит, сейчас умрешь.

Вожак коротко хохотнул:

– Многие так говорили…

Он сделал выпад, двигаясь так быстро, что Барвинок успелаувидеть только смазанное движение. Олег сумел уклониться, вожак ударил снова иотпрыгнул, Олег покачивался из стороны в сторону на расставленных ногах, рукивсе время двигались перед ним.

Вожак прорычал с уважением:

– Молодец… но я видел и таких…

– Таких не видел, – возразил Олег.

Он отшатнулся, Барвинок не успела увидеть короткий взмах, новожак дернулся и процедил сквозь зубы:

– Хороший удар… Но все-таки меч у меня…

Олег быстро шагнул к нему, Барвинок увидела два короткихудара и услышала голос:

– Уже нет.

Меч отлетел в сторону, вожак ухватился пальцами другой рукиза поврежденную кисть, но пересилил себя и выхватил из-за пояса длинный нож.

Олег спросил мирно:

– Что написать на твоей могиле?

– Еще и писать умеешь? – изумился вожак. –Совсем мир с ума сошел, если такие по дорогам бродят…

Барвинок охнула, услышав тяжелый удар, словно падающий свершины горы тяжелый камень обрушился на спину быка. Вожак не взлетел в воздух,но вздрогнул с головы до ног, глаза вылезли из орбит. Он даже не пыталсяухватить воздух расплющенной грудью, стоял неподвижный, а потом, не двигаясь,рухнул лицом вниз.

Олег прошел мимо к шатру, но входить не стал, с порогаосмотрел, что там внутри.

– Убого… – произнес он невесело. – Но еслитаких не останавливать как можно раньше… в конце концов могут стать и царями.

– Да ну, – сказала она недоверчиво.

– Точно-точно, – заверил он. – Случаев много.Даже не случаи, а… нормальный рост неглупого разбойника.

Барвинок сказала нервно:

– Ты как будто оправдываешься!

– Оправдываюсь, – согласился Олег. – Хоть ибез пролития крови, но жизней лишил… Хотя ладно, их еще много по земле бегает.Пойдем, нечего из-за каждой ерунды останавливаться.

– Ты хотел похоронить, – напомнила она язвительно.

Он отмахнулся.

– Он же не сказал, что написать на могиле?

– А ты бы написал?

– Ну… вряд ли.

Он сразу же вышел на дорогу и зашагал уверенно и размашисто,а она семенила за ним, иногда переходя на бег, то и дело оглядывалась наоставленные пустяки. Или ерунду, как он сказал. Без пролития крови, ага. Какбудто пару оплеух раздал, совесть чиста. Лицемер поганый… Все мужчиныидеализируют себя, приукрашивают, даже себе не признаются, что свиньи поганые игады полосатые.

– Я даже не знаю, – сказала она нервно, – ктотак умеет драться. Ну ладно, они не воины, но их вожак… он точно не вчерашнийкрестьянин!

– Недостаточно, – ответил он коротко.

– Разве?

– Для этого края, – согласился он, – неплохо.Но я видел и другие земли.

Она забежала сбоку, чтобы лучше видеть его суровое лицо.

– Ты много странствовал? А почему без меча?

– Не люблю оружия, – ответил он кротко.

– Почему?

Он скорбно вздохнул.

– Я мирный мыслитель, разве по мне не видно? Я же весьиз себя думающий, а не дерущийся. Потому не беру в руки… такое. Не выношу дажевида крови… Мне становится так грустно, так грустно.

Она не верила своим ушам.

– Не выносишь крови?

Он кивнул.

– Я же сказал.

– Но… кто залил кровью там весь берег?

Он поморщился.

– Разве весь? Ты преувеличиваешь. И вообще… было быбольше, если бы взял меч. А так… гм… зуботычины, пинки, кого-то отпихнул,кого-то толкнул… Все по мелочи. Это, можно сказать, не в счет. Вся жизнь у настолкательная и пихательная. А еще и зуботычная. У нас, у людей. Это муравьипомогают друг другу, потому так люблю на них смотреть…

– А людей не любишь?

– Не люблю, – признался он. – Но других нет,потому приходится работать с тем матерьялом, что есть.

Он умолк, впереди на лесной тропе белеет человеческий череп.Олег замедлил шаг. Смотрел он, как обратила внимание Барвинок, не на череп, апо сторонам, особенно всматривался в заросли кустов в двух десятках шагов.

– Что, – спросила она задиристо, – страшно?..Но это всего лишь кости.

– Да, – согласился он, – только гдеостальные? Кто-то принес и положил здесь. Какой-то знак. Возможно, дальше идтизапрещено? Как думаешь?

Она запнулась, как-то о таком и не подумала, просто лежитчереп и лежит, и только сейчас понятно, что мог бы лежать в сторонке, но не натропке, где всякий отшвырнул бы пинком.

Барвинок присела и осторожно взяла череп в руки.

– Ладно, – сказала она решительно, пора постепеннобрать инициативу в свои руки, – пойдем, а то и ночевать придется в лесу…

Она сделала несколько шагов, смотрела не столько под ноги,сколько прислушивалась, идет ли он следом, мужчинами нужно руководить умело,подошва соскользнула по влажной глине, она взмахнула руками, удерживаяравновесие, но не поймала и обрушилась в скопище прелых листьев…

…брызги затхлой воды взлетели вместе с этими листьями, какей показалось, выше вершин деревьев. Зловоние ударило в ноздри и отозвалосьболью в черепе. Она отчаянно забарахталась, эти прошлогодние листья покрываютне твердую землю, как ожидала, а поверхность мелкого лесного болотца. Лягушкипрыгали уже и с дальних коряг, руки облепила тина, что прячется под опавшими листьями,ряска попала в рот.

Отплевываясь, она принялась вопить, голос казался ейслабеньким, однако кусты затрещали, Олег появился, могучий и великолепный, какбуй-тур.

– Ты чего, – охнул он в патетическомизумлении, – туда полезла?

Она сразу ощутила себя спасенной, ответила раздраженно:

– Как это чего? Не понимаешь? Живу я здесь, живу!

Он остановился, почесал затылок.