ее. Они обменялись клятвами в вечной любви, и вот Укон перестала служить во дворце и поселилась у себя дома, но он к ней уже не приходил. Однажды случилось побывать у нее кому-то из дворца, и она спросила: «Как он там? Бывает во дворце?» – «Постоянно там служит», – ответствовали ей. Тогда она послала ему:

Васурэдзи то

Таномэси хито ва

Ари то кику

Ихиси кото-но ха

Идзути иникэму

«Не забуду»

Обещавший человек

Жив, узнала я.

Но слова, что он говорил,

Куда же они делись? [206] —

так написала.

82

Той же даме снова долго вестей не было, а потом как-то ей прислали фазана [207] . В ответ она:

Курикома-но

Ама-ни аса тацу

Кидзи ёри мо

Кари ни ва авадзи

То омохиси моно-во

Больше, чем фазан,

Взлетающий утром

С горы Курикома,

Думаю я о том, что

Не придется мне встретиться с охотником [208] —

так сказала.

83

У той же дамы, когда она жила в дворцовых покоях, был возлюбленный, который навещал ее тайно; он был в чине главы дворцовой управы и постоянно находился во дворце.

Однажды в дождливую ночь он подошел к шторке двери ее комнаты; она же не знала этого и, так как дождь просочился внутрь, перестилала соломенную подстилку. При этом она сказала:

Омофу хито

Амэ-то фурикуру

Моно нараба

Вага мору токо ва

Кахэсадзарамаси

Если бы

Тот, кого люблю,

Был дождем, который льется сюда,

Не меняла бы я

Свое ложе, на которое каплет вода [209] .

Так она произнесла. Он был очарован этими стихами и тут же вошел к ней в комнату.

84

Та же дама впоследствии сказала кавалеру, который давал ей множество клятв, что не забудет, но позабыл:

Васураруру

Ми-во ба омовадзу

Тикахитэси

Хито-но иноти-но

Осику мо ару кана

Уж не думаешь с любовью

Обо мне, которую позабыл.

Но как мне жаль

Жизнь человека,

Который давал клятвы [210] .

85

О той же Укон пошли слухи, будто к ней ходит Момодзоно-но сайсё-но кими, министр Персикового сада [211] , и прочую напраслину говорили люди. Тогда она послала министру:

Ёси омохэ

Ама-но хировану

Уцусэкахи

Мунасики на-во ба

Тацубаси я кими

Подумай хорошенько —

Ведь рыбак не собирает

Пустых раковин.

Неужели пустые слова

О нас говорят? [212] —

так сложила.

86

В первый день нового года во дворец к дайнагону [213] пришел Канэмори, беседовали они о том о сем, и вдруг дайнагон говорит Канэмори: «Сложи стихотворение». И тот сразу же так прочитал:

Кэфу ёри ва

Оги-но якэхара

Какивакэтэ

Вакана цуми-ни то

Тарэ-во сасоваму

Кого же, [как не тебя], позвать мне с собой,

С кем отныне,

Пробираясь

По полю с выжженным папоротником,

Буду срывать молодые травы?

Дайнагону же это безмерно понравилось, и он ответил:

Катаока-ни

Вараби моэдзу ва

Тадзунэцуцу

Кокоро яри ни я

Вакана цумамаси

Даже если еще не вырос

Папоротник на крутых холмах,

Все равно пойду с тобой

Собирать молодые травы,

Чтоб душе обрести отраду.

Так он сложил.

87

Кавалер, состоявший в чине хёго-но дзо [214] и наезжавший в провинцию Тадзима, оставил свою тамошнюю возлюбленную и отправился в столицу. И вот, когда начал падать снег, она сложила:

Ямадзато-ни

Вага-во тодомэтэ

Вакарэдзи-но

Юки-но мани мани

Фукаку нарураму

В горной деревушке

Меня оставил,

И вот на дороге, которой идешь, расставшись со мной,

Снег постепенно

Становится все глубже [215] —

и ему отправила, а он в ответ:

Ямадзато ни

Каёфу кокоро мо

Таэнубэси

Юку мо томару мо

Кокоробососа-ни

В горную деревушку

Протянувшиеся нити сердца

И те порвались.

Верно, причиной одиночество,

Что охватило меня, уходящего, и тебя, оставшуюся —

так ответил.

88

Тот же придворный как-то собрался ехать в страну Ки и молвил: «Холодно». Послал он к своей возлюбленной человека за одеждами, а она:

Ки-но куни-но

Муро-но кохори-ни

Юку хито ва

Кадзэ-но самуса мо

Омохисирарадзи

В страну Ки,

В уезд Муро [216] ,

Уезжающий

Холода от ветра

Не должен бы чувствовать.

Кавалер же в ответ:

Ки-но куни-но

Муро-но кохори-ни

Юкинагара

Кими то фусума-но

Наки дзо вабисики

В страну Ки,

В уезд Муро,

Уезжаю,

Но как горько мне, что нет со мной

Тебя и теплых одежд [217] .

89

Когда госпожа Сури-но кими [218] была возлюбленной Мума-но ками, главы правого конюшенного приказа [219] , как-то он передал ей: «Путь прегражден, поэтому я отправляюсь в другое место, к вам сегодня прийти не смогу», и она:

Корэ нарану

Кото-во мо охоку

Тагафурэба

Урамиму ката мо

Наки дзо вабисики

Не только в этом —

И в другом нередко

Свои намерения меняешь.

И как же грустно мне, что не найду

Я средства упрекать тебя! [220]

Но вот глава правого конюшенного приказа перестал бывать у нее, тогда она сложила и отправила ему:

Икадэ наво

Адзиро-но хиво-ни

Кото товаму

Нани-ни ёритэ ка

Вага-во товану то

Что ж,

У рыбки хио в адзиро [221]

Спрошу:

Отчего же он

Ко мне не приходит? —

так там говорилось, а в ответ:

Адзиро ёри

Хока ни ва хиво-но

ёру моно ка

сирадзу ва удзи-но

хито-ни тохэкаси

Кроме адзиро,

Разве рыбка хио

куда-нибудь заходит?

Если не знаешь, спроси

У кого-нибудь из Удзи! [222]

И когда снова стал он ее посещать, как-то, вернувшись от нее, он утром сложил:

Акэну то тэ

Исоги мо дзо суру

Афусака-но

Кири татину томо

Хито-ни кикасу на

Уж рассветает, говорят мне,

И поспешно

Со склона Афусака

Туман поднялся,

Но людям о том не рассказывай [223] .

А когда он впервые побывал у нее, он сложил:

Ика-ни ситэ

Вага ва киэнаму

Сирацую но

Кахэритэ ноти-но

Моно ва омовадзи

Ах, мне бы

Умереть, как тает

Белая роса,

Чтобы, вернувшись домой,

Не мучиться от любви [224] .

Ответом было:

Каки хо нару

Кими га асагахо

Митэ сигана

Кахэритэ ноти ва

Моно я омофу то

О, как бы мне увидеть

У изгороди твоего дома

Вьюнок «утренний лик»!

Чтоб узнать – вот вернулся,

А помнишь ли обо мне? [225]

С той же дамой клятвами обменявшись,