class="p1">А человек даже тенью

Не является более [252] .

98

У того же министра скончалась супруга Сугавара-но кими, матушка Хидари-но отодо, левого министра [253] , и, когда кончился траур, император Тэйдзи известил об этом дворец и были разрешены цвета [254] . Тогда министр оделся в яркие одежды светло-красного цвета на ярко-красной подкладке и, явившись во дворец императрицы [255] , сказал: «Получил я радостное известие из дворца – вот позволено мне носить этот цвет». И так сложил:

Нугу-во номи

Канаси-то омохиси

Накихито-но

Катами-но иро ва

Мада мо арикэри

Лишь снимать одежды [траура по тебе]

Печально, думал я.

Но и эти цвета —

Тоже память

О той, кого нет [256] .

Сложив так, он заплакал. В те времена он был еще в чине тюбэн [257] .

99

Назначенный спутником в путешествии императора Тэйдзи, левый министр отправился в Ои. На горе Огура было множество прекрасных кленовых листьев. Безмерно очарованный, он сказал: «Как раз предстоит августейший выезд, и такое любопытное место. Непременно предложу государю приехать сюда». Так он сказал. А потом:

Огура яма

Минэ-но момидзи си

Кокоро араба

Има хитотаби-но

Миюки матанаму

О кленовые листья на пике

Горном Огура!

Когда б у вас было сердце,

То подождали бы вы,

Пока приедет сюда государь! [258] —

так сложил.

И вот, воротясь, он доложил обо всем, государю его рассказ показался любопытным, и был предпринят августейший выезд в Ои.

100

Когда Суэнава-но сёсё [259] жил в Ои, император Уда изволил сказать: «Вот начнется пышное цветение, непременно приеду смотреть». Но позабыл об этом и не приехал. Тогда сёсё:

Тиринурэба

Куясики моно-во

Оховигава

Киси-но ямабуки

Кэфу сакаринари

Если осыплются цветы,

Как будет жаль!

У реки Ои,

На берегу, дерево ямабуки

Сегодня в полном цвету [260] —

так говорилось в его послании, и император, найдя его полным очарования, спешно прибыть соизволил и любовался цветением.

101

Тот же Суэнава-но сёсё очень страдал от болезни и, когда ему однажды стало немного легче, отправился во дворец. Было это в ту пору, когда правитель Оми, Кимутада-но кими, занимал должность камори-но сукэ [261] и одновременно выполнял обязанности куродо. Встретившись с этим камори-но сукэ, Суэнава говорит ему: «Недомогания мои еще не прошли, но что-то стало мне так тяжело и неспокойно на сердце, что я решился прийти сюда. Что дальше будет – не знаю, но вот пока я еще жив. Сейчас я возвращаюсь к себе и приду во дворец лишь послезавтра. Прошу вас доложить об этом императору». Сказав так, Суэнава покинул дворец. Три дня минуло, и вот из его дома приносят письмо:

Куясику дзо

Ноти ни аваму то

Тигирикэру

Кэфу-во кагири-то

Ивамаси моно-во

О, как жаль,

Что «Встретимся потом»

Поклялся я.

«Сегодня видимся последний раз», —

Надобно мне было сказать [262] .

Только это и было написано в послании. Без меры перепуганный, Кимутада заплакал и спросил у посыльного: «Как он там?» Гонец, промолвив: «Очень ослаб», тоже залился слезами, только рыдания и были слышны, ни слова больше Кимутада от него не мог узнать. «Я сейчас сам к нему отправлюсь», – сказал Кимутада и послал к себе домой за каретой и, пока ждал, не находил себе места и изнемогал от тревоги. Выйдя к воротам коноэ [263] , он стоял там и ожидал карету и, как только долгожданный экипаж был подан, тут же сел и отправился. Приблизившись к дому сёсё, что был на Пятой линии, он увидел, что в доме царит суматоха, а ворота заперты. Сёсё уже скончался [264] . Кимутада попробовал было возвестить о своем приходе, но все было напрасно. Крайне опечаленный, в слезах, он вернулся домой. И вот доложил он государю по порядку, как все это происходило, и государь тоже беспредельно сожалел.

102

Человек по имени Сакаи-но Хитодзанэ [265] , бывший наместник Тоса, заболел и очень ослаб, и вот, отправляясь домой, в Тоба [266] , он сложил:

Юку хито ва

Соно ками кому-то

Ифу моно-во

Кокоробососина

Кэфу-но вакарэ ва

Человек, собираясь в путь,

Всегда обещает:

«Вернусь!»

Как же горько мне

Сегодняшнее расставание! [267]

103

Хэйтю в ту пору жизни, когда он больше всего увлекался любовью, отправился как-то в торговые ряды. В те времена вся знать нарочно ходила туда, чтобы играть в любовь. Было это в тот день, когда приехали туда же и фрейлины ныне покойной государыни. Хэйтю заинтересовался одной из них и безгранично полюбил ее. Затем послал ей письмо. Дамы стали переговариваться: «Здесь, в коляске, много людей. Кому бы это письмо?» Тут кавалер говорит:

Момосики-но

Тамото-но кадзу на

Мисикадомо

Вакитэ омохи-но

Иро дзо кохисики

Придворных дам ста разных рангов

Рукава в большом числе

Видны мне,

Но особо мне любви

Цвет мил [268] —

так он сказал, а дело шло о дочери правителя Мусаси. Это она была в ярко-алом одеянии, ею и были поглощены все его мысли. Впоследствии от этой дамы из Мусаси он получил ответ, и обменялись они клятвами. Облик ее был прекрасен, волосы длинные, была она очень юной. Многие, очень многие были полны любви к ней, но она была со всеми горда, и возлюбленного у нее не было. Однако так просил ее Хэйтю в письмах, что они все же встретились. Но наутро он даже письма ей не прислал. И так до самой ночи не дал о себе знать. В унынии она встретила рассвет, ждала весь следующий день, но письмо не пришло. Ждала и эту ночь, а наутро прислужницы ей говорят наперебой: «Вы встретились с тем, что слывет таким ненадежным. Пусть даже сам он не мог прийти, но как дурно, что он и письма не послал». В душе она и сама так думала, да еще люди так говорили, и вот от печали и досады она расплакалась. Ночью, думая: может, все же придет, ждала его, но он опять не явился. На следующий день снова даже письма не прислал. Так без всяких известий от него прошло дней пять-шесть. Дама все только слезами заливалась, в рот ничего не брала. Рассыльные и служанки говорят ей: «Полно! Не кручиньтесь так! Ведь не кончилась на этом жизнь. В свете о случившемся никто не знает, порвалась эта связь, завяжете иную». Ничего не молвив в ответ, она затворилась