он вернулся домой и сложил:

Кокоро-во си

Кими-ни тодомэтэ

Ки-ни сикаба

Моно омофу кото ва

Вага-ни я аруран

Сердце мое

У тебя оставив,

Домой вернулся.

Как же могло случиться,

Что я полон любви?

Ответом было:

Тамасихи ва

Окасики кото мо

Накарикэри

Ёродзу-но моно ва

Кара-ни дзо арикэри

Душа, сказали вы…

Но ничего особого

В ней и нет.

Ведь все

Находится в теле [226] .

90

С той же дамой вел переписку покойный Хёбугё-но мия [227] . Однажды он известил ее: «Буду у вас», а она ответила:

Такаку томо

Нани-ни кавасэн

Курэтакэ-но

Хитоё футаё-но

Ада-но фуси-во ба

Хоть и высоки,

Но чем они станут —

Всего один или два —

Те бамбуковые коленца?

Что в них будет проку? [228]

91

Когда правый министр третьего ранга состоял еще в чине тюдзё [229] , он однажды был назначен гонцом на праздник [230] и отправился туда. Прошло долгое время с тех пор, как он порвал с дамой, которую часто навещал раньше, а тут перед отъездом он попросил ей передать: «По такому-то поводу я собираюсь уехать. Понадобился мне веер, пришлите, пожалуйста». А она была женщина тонкого вкуса и, вознамерившись все отправить в надлежащем виде, послала веер очень изысканной расцветки, сильно ароматами пропитав. А на обороте веера по краю написала:

Ююси то тэ

Иму томо има ва

Кахи мо арадзи

Уки-во ба корэ-ни

Омохи ёсэтэму

Пусть это считают плохой приметой,

Остерегаются, но теперь

Для меня нет в этом толка.

Печаль свою в подарок

Вложив, посылаю [231] .

Прочитав это, он нашел стихи полными очарования и в ответ:

Ююси то тэ

Имикэру моно-во

Вага тамэ-ни

Наси то ивану ва

Та га цураки нари

То, что считают плохой приметой

И чего надо остерегаться,

Вы мне прислали.

«Нет» не сказали же вы.

Кому же должно быть горько? [232]

92

Покойный ныне Гон-тюнагон [233] в первый день двенадцатой луны того года, когда он навещал Хидари-но Оидоно-но кими [234] :

Моноомофу то

Цуки хи-но юку мо

Сирану ма ни

Котоси ва кэфу-ни

Хатэну то ка кику

Полон любовью к тебе,

Как идут дни и месяцы —

Не различаю.

И в этом году, сегодня,

все будет кончено – слышу я [235] —

так сложил. И еще:

Ика-ни ситэ

Каку омофутэфу

Кото-во дани

Хито дзутэ нара-дэ

Кими-ни катараму

С такою силой

Люблю тебя!

Хоть ради этого

Позволь поговорить с тобой самой,

А не через людей… [236] —

вот так он все говорил ей, и наконец встретились они, а на следующее утро он написал ей:

Кэфу сохэ-ни

Курадзарамэ я ва

То омохэдомо

Таэну ва хито-но

Кокоро нарикэри

И сегодня

Может ли солнце не зайти?

Хоть и знаю это,

Но снести [ожидания не в силах].

Вот каково мое сердце [237] .

93

Тот же тюнагон с давних пор посещал Сайгу-но мико [238] . Однажды должны были они назавтра встретиться, но по гаданию выпало ей стать жрицей в храме Исэ. Что тут было ему говорить? Он опечалился безгранично. И затем так сложил:

Исэ-но уми

Тихиро-но хама-ни

Хирофу то мо

Има ва кахи наку

Омохоюру кана

У моря Исэ,

Вдоль берега в тысячу хиро длиной,

Их собирают,

Но уж теперь там раковин нету —

Так мне думается [239] .

Вот каково было его стихотворение.

94

После того как скончалась Госпожа из Северных покоев, супруга ныне покойного Накацукаса-но мия [240] , он взял с собой маленьких детей и поселился у правого министра Сандзё-удайдзина [241] . Когда срок траура кончился, понял он в конце концов, что не годится так жить одному, и стал подумывать о том, чтобы вскоре взять в жены Ку-но кими, младшую сестру Госпожи из Северных покоев. Родители и братья ее относились к этому благосклонно: «Отчего же нет? Пусть так и будет». Но вдруг случилось так: он узнал, что она в переписке с Сахёэ-но ками-но кими [242] , главою левого конюшенного приказа, служившим тогда смотрителем дворцовых покоев. И вот, то ли это было ему неприятно, но он переехал в свое прежнее жилище. Тогда из дома правого министра, от его супруги:

Наки хито-но

Сумори-ни дани-мо

Нарубэки-во

Има ва то кахэру

Кэфу-но канасиса

В память

О той, кого не стало, в гнездышке

Остаться бы тебе.

Но вот ты вернулся домой.

Какая же печаль сегодня! [243]

А принц в ответ:

Сумори-ни то

Омофу кокоро ва

Тодомурэдо

Кахи ару бэку мо

Наси то косо кикэ

В гнездышке

Думало сердце

Остаться.

Но услышал я:

Яйца там появиться не могут [244] —

так сложил.

95

Та же фрейлина опочивальни правого министра после того, как император скончался, завязала сердечные отношения с Сикибугё-но мия [245] . И вот неизвестно отчего, но он перестал у нее бывать. В это самое время приходит ей послание от Сайгу [246] , она в ответ пишет, что Сикибугё-но мия к ней не приходит, а еще в письме:

Сираяма-ни

Фуриниси юки-но

Ато таэтэ

Има ва косидзи-но

Хито мо каёвадзу

В горах Сираяма

От навалившего снега

След пропадает.

И вот приходивший, бывало,

Человек уж не навещает меня [247] —

так гласило послание.

Был и ответ, но в книге он не приводится [248] .

96

Итак, Ку-но кими стала женой Дзидзю-но кими, управителя дворцовых покоев. В это время как раз принц перестал навещать фрейлину опочивальни, и Хидари-но отодо, левый министр [249] , бывший тогда в чине уэмон-но ками, стал переписываться с ней. Узнав, что тот господин [Дзидзю-но кими] стал зятем [Фудзивара Садаката], он послал фрейлине:

Нами-но тацу

Ката мо сиранэдо

Ватацуми-но

Ураямасику мо

Омохоюру кана

Где вздымающиеся волны

Пути своего не знают —

Моря равнина.

О, какую зависть

Испытываю я! [250]

97

Когда скончалась Госпожа из Северных покоев, [супруга] Окиотодо [251] , и шел месяц траура, стали готовиться к церемонии очищения. И вот в это время, однажды ночью, когда луна была очень красива, Окиотодо вышел на веранду, его охватила глубокая печаль, и тогда:

Какурэниси

Цуки ва мэгуритэ

Идэкурэдо

Кагэ-ни мо хито ва

Миэдзу дзо арикэри

Скрывшаяся

Луна, сделав круг,

Появляется снова.